К 145-летию Теософского Общества

Книга Е.П.Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана» составлена из очерков, написанных ею в период с 1879 по 1886 год под псевдонимом Радда-Бай и впервые появившихся в  газете «Московские ведомости», редактором которой был известный общественный деятель и книгоиздатель М.Н.Катков. 

 

Как пишет Сильвия Крэнстон в своей книге о Е.П.Блаватской :

 «Статьи вызвали такой интерес, что в 1883 году Катков переиздал их в приложении к «Русскому вестнику», а потом опубликовал новые письма, написанные специально для этого журнала.

Е.П.Б. в беллетристической форме описывала свои путешествия с Учителем М., который выведен в книге под именем Гулаб Синг. «Приводимые мной факты и персонажи подлинны, - пишет она Синнетту, - я просто собрала вместе в трёх-четырёх-месячном отрезке времени события и случаи, происходившие на протяжении ряда лет, равно как  и часть феноменов, которые показывал мне Учитель»…. Многие из них, по её словам, относятся к её второму посещению Индии. »…[1]

                                

                             Е.П.Блаватская в момент путешествия по Индии (1879-1880гг.)

 

Литературный критик из русского зарубежья З.Венгерова… характеризует эту книгу в очень лестных выражениях:

« Из пещер и дебрей Индостана» нельзя включить в разряд обыкновенных, более или менее живописных описаний заморских стран. Автор – не любопытствующий турист, описывающий виденные им диковины, а, скорее, член научной экспедиции, задавшийся целью изучить основы истории человечества в застывшей цивилизации Индии. Эта специальная цель проглядывает во всех описаниях Радды-Бай и придаёт им своеобразную прелесть….

Читая её книгу,  нельзя забывать ни на минуту, что Радда-Бай – прежде всего, -  теософка, что она отправилась в Индию в поисках за сокровенными знаниями Востока и что её внимание, прежде всего,  останавливают учения индийских мудрецов… Особенно же её занимает таинственная секта радж-йогов, святых мудрецов, которые особым напряжением своих духовных сил,  чем-то вроде многолетней духовной гимнастики, доходят до умения совершать несомненные чудеса: так, лично знакомый Блаватской  радж-йог  Гулаб Синг… отвечал на вопросы, которые Блаватская задавала ему лишь мысленно, исчезал и появлялся совершенно неожиданно для всех, открывал им в горах таинственные входы, чрез которые они попадали в дивные подземные храмы и т.п. И всё это он совершал просто, стараясь каждый раз объяснить естественным путём свои действия. Многие из описываемых Блаватской чудес Гулаб-Синга напоминают позднейшие феномены самой Блаватской»…[1]

 Под именем Такура Гулаб-Синга  в книге « Из пещер и дебрей Индостана» выведен Владыка Мориа. Об этом писала Елена Ивановна Рерих: «..в  этой замечательной книге, конечно, сильно приукрашенной богатой фантазией Е.П.Блаватской, выведен именно Облик Великого Учителя М.

Правда, Учитель К.Х. (Кут Хуми – ред.) в своих письмах к Синнетту  иногда подписывался Лал Сингом. Но Великие  Учителя имеют много имён и в некоторых случаях подписывались одним общим именем. Конечно, никто из Великих Учителей никогда не курит. И легенда о трубке Владыки М. пошла с лёгкой руки Е.П.Блаватской. В одном из своих писем к Синнетту она упоминает индусскую трубку, из которой курил Великий Учитель. Но при этом забыла добавить, чем была наполнена эту трубка. Дело в том, что спускаясь с Высот,  Великий Учитель, конечно, испытывал всю тяжесть давления атмосферы долин и поэтому для облегчения курил или вдыхал особый препарат из озона. Отсюда и легенда о трубке и курении». (письмо Е.И.Рерих от 14.08.1936г) [2]

               

                                     Владыка Мориа

 

Первая встреча Елены Петровны Блаватской  с Учителем М. произошла  в  1851 г. в день её двадцатилетия. Об этом она написала в своём дневнике:

«Незабываемая ночь!  Та самая ночь при свете заходящей луны, в Рэмсгейте, 12 августа 1851 года, когда я встретила Учителя М.(Мориа- О.Б.) – из моих снов!!

12 августа – это 31 июля по русскому календарю, день моего рождения – двадцать лет!»

«Видела Его дважды, - писала она А.П.Синнетту. – В первый раз он просто вышел из толпы и приказал мне дождаться Его в Гайд-парке. Я не смею, не должна говорить об этом. Ни за что на свете я бы не поведала это миру».

Только после её смерти графиня Констанция Вахмейстер, вдова шведского посланника в Лондоне, близкая Елене Петровне в последние годы её жизни, опубликовала воспоминания Е.П.Блаватской о той встрече, или, вернее, о двух коротких встречах, определивших всю её дальнейшую жизнь.

«Как-то раз, прогуливаясь, она с изумлением увидела на улице высокого индуса рядом с какими-то индийскими принцами. Она тут же узнала его…  Ей хотелось кинуться к нему, но он знаком велел ей оставаться на месте, и она стояла, как зачарованная, пока он не прошел мимо.  На следующий день она отправилась в Гайд-парк, чтобы побыть одной и обдумать это необычайное происшествие. Подняв голову, она увидела тот же самый облик; приблизившись к ней, Учитель сказал, что он прибыл в Лондон с индийскими принцами по важному делу, что он непременно должен переговорить с ней наедине, потому что ему требуется её участие в работе, которую он собирается предпринять.

Затем он рассказал ей о  (задуманном им – О.Б.) Теософическом Обществе и сообщил ей, что желал бы видеть её основательницей.  Вкратце он поведал ей обо  всех трудностях, которые ей придётся преодолеть, и сказал, что до  этого ей надо будет провести три года в Тибете, чтобы подготовиться к выполнению этого очень трудного дела…»

«Судьба навсегда свяжет Вас с Индией, утверждал Учитель, но это произойдёт позже, через 28-30 лет. Пока же поезжайте и познакомьтесь с этой страной».

На вопрос графини, почему она написала о Рэмсгейте, курорте на побережье под Лондоном, вместо Лондона, Елена Петровна сообщила, что она это сделала умышленно, из предосторожности, чтобы какой-нибудь случайный читатель этой записи не узнал, где она встретила Учителя, но что её первая беседа с Учителем действительно произошла в Лондоне».

В октябре 1877 года в письме своей тете Надежде Андреевой Фадеевой Елена Петровна вспоминала подробности той первой встречи в Лондоне: «Сахиб («господин», «хозяин» - одно из обращений Елены Петровны к Учителю - О.Б.)  мне знаком уже лет двадцать пять. Он прибыл в Лондон с премьер-министром Непала и королевой Ауда. После этого  я не видела Сахиба, пока через одного индуса  не получила от него письмо, что он приехал сюда три года назад и читал лекции по буддизму. Сахиб напомнил мне в этом письме также о некоторых вещах, которые предсказывал мне ранее. В Лондоне он смерил меня взглядом, исполненным глубокого сомнения (вполне оправданным), и поинтересовался, готова ли я теперь отвергнуть неизбежное уничтожение после смерти и поверить ему. Взгляните на это портрет. Сахиб с тех пор ничуть не изменился. Он, который по праву рождения мог восседать на троне, отринул всё, чтобы жить, будучи никому не известным, а своё огромное состояние раздал бедным».

Итак, свершилось великое событие в жизни Елены Петровны Блаватской. Образ Хранителя и Заступника из детских видений обрел зримые черты, стремление найти неведомого, незримого Учителя великого знания магнитом её мыслей и чаяний привело её к Нему. И высшие зовы сердца привели к озарению её души.

Учитель поведал  о великой просветительской миссии, предстоящей ей, о необходимых трудах и опасностях её будущего обучения на этом пути.

Ей предстояло поведать миру сущность религий всех стран и народов, названную теософией, или божественной мудростью.  Она ответила согласием принять судьбу провозвестницы великих знаний Древней Мудрости, долгое время хранящихся в глубокой тайне и доступных лишь немногим избранным посвящённым. Но долгий, трудный и одинокий путь не стал легче после этой встречи. Скорее он многократно усложнился, поскольку на неё теперь возлагалась ответственность за порученное исключительно сложное дело.

Ей предстояло противостать как губительным заблуждениям века материализма, набиравшего силу, так и не менее опасным психическим явлениям, особенно их невежественному восприятию большинством людей, известному как спиритуализм, явить знание истинной природы человека и его места в мире.  Как бы пафосно это ни прозвучало, но в наши дни понятно, что тогда, в середине XIX  века, остро требовалась коррекция, расширение мирового сознания относительно вопросов духа, принимавшего нежелательно-материалистическое направление в странах Запада.

И выбор Восточными Учителями, Махатмами, вестника, способного довести до западного мира «душеспасительную арийскую философию», учения Древней Мудрости Востока, в силу исключительных личных данных Е.П.Блаватской: отзывчивости на духовные влияния, литературных талантов, могучей воли, необыкновенной силы терпения, пламенного энтузиазма, преданности  идее и безграничной самоотверженности, - пал на неё.

До самого конца жизни ей предстояли непрестанные труды и борьба: длительный двадцатилетний, подготовительный период странствий и обучения и – такой же по продолжительности чрезвычайно насыщенный событиями и сложностями этап писательской деятельности и общественного служения.

После этой судьбоносной встречи жизнь Елены Петровны находилась под наблюдением Учителя, сохранялась и направлялась Им. Как свидетельствуют её дневники,  письма и все её художественные и философские труды, в тот момент она  приняла путь ученицы и посланницы Восточных Учителей, Адептов и Махатм, Братство которых существовало на благо мира с незапамятных времён – и самоотверженно пошла по нему» [3]

                    

Елена Петровна Блаватская в момент первой встречи с Учителем М.

 

«В письме к князю Дондукову-Корсакову Е.П.Б. описывает своё первое посещение Индии и упоминает также о своём Учителе:

« В Англии я видела его всего дважды, и при последней встрече он сказал мне: «Вам предначертана Индия, но позже, лет через 28 или тридцать. Поезжайте туда и посмотрите страну». Я поехала, сама не зная зачем! Я была как во сне. Пробыла там около двух лет, путешествуя и каждый месяц получая деньги – понятия не имею от кого; и добросовестно следовала по маршруту, который мне указывали. Я получала письма от этого индуса, но ни разу не видела его за два эти года».

Прежде чем покинуть Индию, она попыталась проникнуть через Непал в Тибет, но вмешательство британского представителя расстроило её планы». [1]

После того, как ей помешали проникнуть в Тибет,  Е.П.Б. покидает Индию и едет в Европу, где в 1854 году она  вновь видела своего Учителя. «Она пишет: «Мы встретились с ним в чужом доме, в Англии, куда он приехал с одним туземным развенчанным принцем, и наша встреча ограничилась двумя разговорами, которые  тогда  произвели на меня сильное впечатление своей неожиданной странностью, даже суровостью…».[1]

После этой встречи Е.П.Б. направляется в Нью-Йорк. Там она возобновляет знакомство с известным американским путешественником, археологом, богословом, доктором медицины и юристом Альбертом Россоном, с которым познакомилась в Каире во время странствования по Египту. Р оссон позже вспоминал о ней так:

« Лицо у неё было круглое, как луна – такая форма высоко ценится на Востоке; глаза ясные и чистые, мягкие, как у газели, когда она спокойна, но вспыхивающие по-змеиному, когда она сердится или возбуждена. Лет до тридцати она сохраняла девичью фигуру, гибкую, мускулистую и хорошо сложенную, способную радовать глаз художника. Руки и ноги у неё были маленькие и изящные, как у нежной девушки…

Устоять перед ней было невозможно, всего за одну беседу она способна покорить любого человека, успевшего приобрести достаточно жизненного опыта, чтобы не считать себя центром мироздания.

Её мало трогало мужское восхищение, говорит Россон. Он увидел её «неутомимой искательницей знания, постоянно работающей и неудовлетворённой. Больше света, больше фактов, прогрессивные теории, различные гипотезы, новые предположения – постоянное устремление к идеалу».[1]

В 1856 году  Е.П.Б. вновь отправляется в Индии по указанию Учителя. Об этом своём втором пребывании в Индии она  писала:

 «  Ездила с места на место, никогда не называла себя русской, и люди считали меня той, кем мне хотелось…  Вздумай я описать моё пребывание в Индии только в том году, вышла бы целая книга».

Часть этого путешествия, действительно вошла в книгу «Из пещер и дебрей Индостана».

Не сумев проникнуть в Тибет через Непал во время первого посещения Индии, Е.П.Б. предпринимает вторую попытку пробраться туда через Кашмир… Кашмир находится на северо-западе Индии, и одна из его областей раньше называлась Малый Тибет. Дальше к северу расположен Западный Тибет… В Лахоре Е.П.Б. встретилась с немцем Кюльвейном, давним приятелем её отца, бывшим лютеранским священником. Когда он отправлялся в путешествие по Востоку с двумя своими друзьями, полковник Ган, обеспокоенный судьбой дочери, просил Кюльвейна попытаться разыскать её.

Вчетвером они пересекли Кашмир в сопровождении татарского шамана. Шаман присоединился к отряду, когда узнал, что в нём есть русские, полагая, что они помогут ему вернуться на родину, в Сибирь, после двадцатилетнего отсутствия.

Переодевшись в местные одежды, отряд попытался проникнуть в Тибет. Однако Кюльвейн заболел, и ему пришлось возвратиться обратно. Двух его друзей не пропустили через границу, а Е.П.Б. и шаману было дозволено продолжить путь. Возможно, самым надёжным пропуском для Е.П.Б. были монгольские черты её лица». [1]

                               

                          Елена Петровна Блаватская после обучения в Тибете. 1871г.

 

Во время первого путешествия по Тибету бродяжническая натура Е.П.Б. увлекла её в такие далекие края, где цивилизация неведома, а безопасность не могла быть гарантирована. В один  из опасных моментов путешественники оказались в критическом положении в пустыне и были спасены отрядом из двадцати пяти всадников, которые препроводили Е.П.Б. «назад к границе такими дорогами и перевалами, о которых она и не подозревала». [1]

 В тот момент в Индии нарастало восстание сипаев,  распространившееся настолько широко, что британское владычество в Индии оказалось под угрозой. И   Учитель  приказал   Е.П.Б. покинуть Индию незадолго до беспорядков, охвативших страну в мае 1857 года. На голландском судне она отплыла из Мадраса на Яву, а затем  вернулась в Европу.  Впоследствии  Е.П.Б. провела в Тибете почти  три года, как и предсказывал ей Учитель (1868-1871гг). 

«Махатма М довольно живописно описал те места в Тибете, где располагался Ашрам Братства,  и где проходило обучение Елены Петровны:

 «В одном месте, о котором не принято упоминать в разговорах с посторонними, есть ущелье, через которое перекинут непрочный мостик, сплетённый из трав, а под ним стремительно несётся яростный поток. И храбрейший из членов ваших альпинистских клубов едва ли рискнёт пройти по мостику, ибо он свисает подобно паутине; кажется, что он необыкновенно хрупок и не выдержит вес человека. Но это не так, и перед тем, кто отважится на подобное испытание и успешно его преодолеет, - когда захочет, - ибо как раз на это ему должно хватить смелости, открывается исключительной красоты пейзаж: вход в одно из наших потайных мест и к одному из наших людей, и ни о том, ни о другом нет упоминаний в беглых зарисовках европейских географов. На расстоянии броска камнем от старого ламаистского монастыря стоит древняя башня, в которой созревали целые поколения Ботхисаттв».

В одном из её поздних писем уточняется очень приблизительное местонахождение Ашрама: «Сейчас Махатма М. живёт большей частью вместе с Махатмой Кут Хуми, у которого есть дом на пути к горам Каракорума за Ладакхом, находящемся в Малом Тибете и относящемуся в настоящее время к Кашмиру. Это большое деревянное строение, похожее на пагоду в китайском стиле, между озером и красивой горой» [3]

 

«Обучение, которое направлял Махатма Кут Хуми, было весьма интенсивным и разноплановым, но первые месяцы ушли на изучение, как это ни покажется странным на первый взгляд, английского языка, на котором Елене Петровне в будущем предстояло самостоятельно написать целый ряд фундаментальных трудов по истории и философии оккультизма. Также ей преподавался «Сензар (Zen-d-zar) – язык священнослужителей Древней Индии, которым пользовались только посвященные. Теперь тексты на этом языке обнаруживаются во многих нерасшифрованных рукописях…

Обучение имело целью развить уже имеющиеся у Елены Петровны духовидческие способности, ибо они должны были быть усовершенствованы для выполнения возложенной на неё миссии – передачи основ Древней Мудрости Востока на Запад. Впоследствии Елена Петровна неоднократно заявляла, что крупные её произведения, «Разоблачённая Изида» и «Тайная Доктрина», ей диктовались, «что каждая крупица знания, изложенная в этой или позднейших работах, исходит из учений наших Восточных Наставников; и что многие отрывки в этих трудах были написаны под их диктовку. Я не утверждаю этим чего- то сверхъестественного, так как каждая диктовка не представляет из  себя чуда. … Для мысли не существует пространства и  расстояния; и если два человека находятся в прекрасной взаимной психо-магнетической связи,  и один из этих двух – великий адепт оккультных знаний, - то передача мысли  и диктовка целых страниц на расстоянии в десять тысяч миль становится столь же лёгкой, как и передача двух слов в комнате». [3]

                              Махатма Кут Хуми и Махатма Мориа

 

В 1871 году Е.П.Б. покидает Индию и посещает Египет, Грецию, Сирию, Константинополь и другие места,  выполняя поручения Учителя. В июле 1872 года она прибывает в Одессу к родственникам, а через год по приказанию Учителя в 1873 году отплывает в Нью-Йорк для выполнения Миссии, для которой её готовили Великие Владыки. Впоследствии она так писала о цели своего приезда в Америку:

«Я послана сюда, в эту страну, моей Ложей, дабы сказать правду о современном спиритуализме, и мой самый святой долг раскрывать то, что есть на самом деле, и разоблачать то, чего нет… Идеалы и вера почти везде утрачены! Лженаука их уничтожила, - говорила она, - люди нашего века требуют научного оплота, научных доказательств бессмертия духа: древняя эзотерическая наука – ОУМная религия церкви (от санскритского слова ОУМ или АУМ – Высшая сила), как называли её наши православные отцы – даст им их!» …

14 ноября 1874 года …происходит встреча Елены Петровны Блаватской и полковника Генри Стил Олькотта, положившая начало теософскому движению в Америке….

В июле 1875 года Елена Петровна записывает в альбоме: « Из Индии получено указание основать философско-религиозное общество и найти для него название, также избрать Олькотта».

Первое собрание будущего Теософского общества состоялось 7 сентября 1875 года в нью-йоркской квартире Елены Петровны, где собралось почти два десятка человек, заинтересованных в изучении древней мудрости Востока.  Генри Олькотт, с согласия Блаватской,  предложил  создать новое общество… Серьезно обсуждался вопрос названия, предлагалось и египтологическое, и герметическое, и розенкрейцерское, и ряд других, но в одном из словарей обнаружилось слово «теософия»..

 

                 Полковник и президент Теософского Обществв Г.С.Олькотт.

 

Елена Петровна в работе «Ключ к теософии» так объясняла смысл греческого названия общества: «Это Божественная Мудрость (Теософия), или мудрость богов (подобно тому), как (Теогония) – родословие богов…»

Она писала Олькотту:  «Учитель послал меня в Соединенные Штаты, поставив передо мной цель: сделать всё, чтобы прекратить некромантию и неосознанную чёрную магию спиритуалистов. Мне нужно было встретить Вас и изменить Ваш образ мыслей, что я и сделала. Общество было сформировано, и постепенно в него были привнесены начала Учения из Тайной Доктрины - древнейшей школы Оккультной Философии, которую в прошлом реформировал Господь Гаутама. Это Учение нельзя было передать мгновенно. Его необходимо было вливать постепенно, каплю за каплей».[3]

За три года работы в Америке Теософское Общество приобрело всемирную известность.

«Английские, немецкие, турецкие, индийские и русские газеты многократно упоминали о нём. Поскольку отделения Общества возникли по всему миру, была налажена связь с Арья Самадж (Общества Арийцев) в Индии, которая является великой реформаторской силой в Ведийском Обществе. Мадам Блаватская признаёт свою связь с тайными обществами Востока, она постоянно говорила, что как только выполнит свою миссию в Америке, то сразу же вернётся в Индию. По её словам, это время пришло, и отъезд не будет отложен ни на один день». [3]

                  

В декабре 1878 года Елена Петровна и Генри С. Олькотт отплывают в Индию со своими спутниками – теософами – учительницей Розой Бейтс и художником и архитектором Эдвардом Уимбриджем. Корабль, на котором плыли путешественники, прибыл в порт Бомбея 19 февраля 1879 года.

По случаю приезда  первых теософов в Бомбее был устроен большой приём, на котором присутствовало более трехсот индийцев. «Каждый вечер происходили многолюдные приёмы и собрания, на которых обсуждались самые сложные проблемы религии, философии, метафизики и науки. Энтузиазм первых недель пребывания в Индии был огромным…

В апреле последовало большое путешествие Елены Петровны со спутниками к знаменитым пещерам Карли, далее Канпур, Джайпур, Аллахабад, Агра со знаменитым Тадж-Махалом, Бенарес, Сахаранапур и ещё целый ряд городов». [3]

Как писала Елена Петровна в письме профессору Уайлдеру в США:

«…За последний месяц нам довелось путешествовать поездом, в повозке, запряжённой волами, на слонах и верблюдах, в лодках. В каждой деревушке, городе или форте мы задерживались на день, а то и на три; мы видели ту Индию, которая скрыта под землёй, а не только ту, что на поверхности…  С самого начала марта мы жаримся, паримся, печёмся. Но зато чего стоит утренняя и закатная прохлада и прелесть здешних мест! Луна в Америке похожа на индийскую не больше, чем чадящая масляная лампа. Мы встаём в четыре и отправляемся спать в девять. Путешествуем мы больше по ночам, нежели утром и днём…».[1]

По Индии Елена Петровна и её спутники путешествовали в сопровождении Учителя М., который был выведен в книге «Из пещер и дебрей Индостана» под именем Гулаб Синг:

«Мы ехали с тремя знакомыми индусами. Двое из них – когда-то высокой касты, ныне исключены из неё и «отлучены» от пагоды за сообщничество и сношения с нами, презренными иностранцами. На станции к нам присоединились ещё двое приятелей из туземцев, с которыми мы переписывались из Америки уже несколько лет. Все они члены нашего Общества, реформаторы юной Индии и враги браминов, каст и предрассудков, сговорились отправиться вместе с нами на годичную ярмарку храмового праздника в пещерах Карли , посетив сперва Матаран и Кхандалы. Один из них был брамин из Пуны, другой мудельяр  – помещик из Мадраса, третий сингалезец  из Кегаллы, четвёртый земиндар  – землевладелец из Бенгала, пятый – громадного роста раджпут, независимый такур  из провинции Раджастхан,[1]  которого мы давно знали под именем Гулаб Лалл Синга, а звали просто Гулаб Синг. Распространяюсь о нём более, нежели о других, потому что об этом странном человеке шли самые удивительные и разнообразные толки. Ходила молва, будто он принадлежит к секте раджа-йогов , посвящённых в таинство магии, алхимии и разных других сокровенных наук Индии. Он был человек богатый и независимый, и молва не смела заподозрить его в обмане, тем более, что если он и занимался этими науками, то старательно скрывал свои познания ото всех, кроме самых близких ему друзей.

Такуры почти все ведут свой род от Сурьи  (солнце) и потому называются сурьявансами , потомками солнца, в гордости не уступая никому. По их выражение: «земная грязь не может пристать к лучам солнца», т. е. к раджпутам; поэтому они не признают никакой касты, кроме браминов, отдавая почести лишь одним бардам, воспевающим их военные доблести, которыми они так справедливо гордятся.[2]   Англичане страшно боятся их и не решились их обезоружить, как другие народы Индии. Гулаб Синг приехал со слугами и щитоносцами.

Владея неистощимым запасом легенд и, как видно, хорошо знакомый с древностями своей страны, Гулаб Синг оказался самым интересным из всех наших собеседников.

– Вон там на лазоревом фоне неба, – рассказывал нам Гулаб Лалл Синг, – рисуется вдали величественный Бхао-Маллин ; то бывшая обитель святого отшельника, куда теперь ежегодно стекаются толпы пилигримов и где, по глупому народному преданию (прибавил он улыбаясь), происходят разные чудодейные дела… На верху горы в 2000 футов высоты – платформа крепости, а позади её ещё другая скала в 270 футов; на самой её остроконечной верхушке находится развалина другой, ещё более древней крепости, служившей в продолжение семидесяти пяти лет обителью одному святому. Чем отшельник питался, останется навсегда неразгаданною тайной; вероятно, кореньями, которых, впрочем, на голой скале никогда не бывало. Единственный доступ к этому отвесному возвышению – это высеченные в скале углубления для носка ноги и верёвочные перила. Казалось бы, одним только акробатам да обезьянам и лазить по ней! И однако же фанатизм придаёт индусам, по-видимому, крылья: ни с одним из них никогда не было ещё несчастного случая. Как на беду, лет сорок тому назад, несколько человек англичан задумали было полезть туда для осмотра развалин. Поднялся ветер и сильным порывом их снесло в бездну. Тогда генерал Диккинсон приказал разрушить доступ к верхней крепости. А нижняя крепость (осада которой стоила бомбейской армии, в первые времена их нашествия, столько крови и потерь) теперь совершенно брошена и служит логовищем тиграм и орлам…».[4]

                                  Е.П.Блаватская, Г.С.Олькотт и их спутники.

 

Посетив большой храмовый праздник в Карли, где находился старинный пещерный храм буддистов, осмотрев все пещеры и кельи, изрядно утомившись, и сильно переволновавшись за полковника, который оступился на карнизе скалы и чуть не скатился в пропасть, Елена Петровна долго не могла заснуть:

«В эту ночь все мои спутники, кроме меня, спали как убитые. Свернувшись возле догорающих костров, они нимало не обращали внимания ни на гул доносившихся с ярмарки тысяч голосов, ни на продолжительный, глухой, словно раскаты далёкого грома, рёв тигров, поднимавшийся из долины, ни даже на громкое моление пилигримов, шествие которых по узкому карнизу скалы, с которого мы,  чуть было,  не слетели днём, продолжалось взад и вперёд всю ночь. Они приходили партиями по два, по три человека; иногда шли одинокие женщины. Так как им не было доступа в большую вихару, на веранде которой мы лежали, то, поворчав, они отправлялись в боковую келью, нечто вроде часовенки, с изображением Деваки-Мата (богини матери) и с наполненным водою танком . Подойдя к дверям, пилигрим простирался на земле, клал приношение у ног богини и затем или окунался в «святую воду очищения», или же, зачерпнув рукой воды из танка , мочил себе лоб, щёки, грудь; потом снова простирался и шёл уже назад, спиной к дверям, где опять простирался, пока с последним воззванием к «мата, маха мата!» (матери, великой матери!) окончательно не исчезал в темноте.

Двое слуг Гулаб Синга, с традиционными копьями и щитами из носорожьей кожи, получив приказание охранять нас от диких зверей до рассвета, сидели на ступеньке над пропастью. Не в состоянии уснуть, я следила за всем окружающим с возрастающим любопытством. Не спал в ту ночь и такур. Каждый раз, как я полуоткрывала отяжелевшие от усталости веки, мне бросалась в глаза гигантская фигура нашего таинственного друга…

Поместясь по-восточному (с ногами) на одной из высеченных в скале скамеек, у самой окраины веранды, он сидел неподвижно, обвив обеими руками приподнятые колена и вперив глаза в серебристую даль. Раджпут сидел так близко к краю, что малейшее неосторожное движение, казалось, должно было свергнуть его в зиявшую у ног его пропасть. Но он двигался не более стоявшей наискось от него гранитной богини Бхавани. Обливавшее всё впереди его сияние месяца было так сильно, что чёрная тень под нависшею над ним скалой делалась ещё непроницаемее, оставляя его лицо совершенно во мраке. Только вспыхивавшее по временам яркое пламя догорающих костров, обливая тёмно-бронзовое лицо горячим отсветом, дозволяло порой разглядеть неподвижные черты сфинксоподобного лика, да как угли светящиеся, такие же неподвижные глаза.

Что; это? спит ли он или замер? Замер, как замирают посвящённые раджа-йоги , о которых он сам рассказывал утром… О Боже мой! хоть бы заснуть!.. Вдруг громкое продолжительное шипенье, раздавшееся у самого уха, как бы из-под сена, на котором мы свернулись, заставило меня внезапно вскочить с какими-то неясно определёнными воспоминаниями о «кобре». Затем пробило раз, другой… То был наш американский дорожный будильник, как-то нечаянно попавший под сено. Сделалось и смешно, и стыдно за невольный испуг.

Но ни шипенье, ни громкий бой часов, ни моё быстрое движение, заставившее мисс Б*** сонливо приподнять голову, не пробудили Гулаб Синга, который всё также висел над пропастью, как и прежде. Прошло ещё с полчаса. Несмотря на долетавший издалека гул празднества, всё кругом было тихо и неподвижно; сон бежал от меня всё более и более. Подул свежий предрассветный и довольно сильный ветер, разом зашелестевший листьями и вскоре закачавший кругом нас вершинами торчавших из бездны деревьев. Всё моё внимание было теперь сосредоточено на группе трёх сидевших предо мною раджпутов: на двух щитоносцах и их господине. Не знаю почему, но оно было особенно привлечено в эту минуту длинными развивавшимися по ветру волосами слуг, сидевших сбоку веранды и более защищённых от ветра, нежели их саиб . При взгляде в его сторону, мне показалось, будто вся кровь у меня застыла в жилах: висевшую возле него и крепко привязанную к колонне кисейную вуаль (топи ) хлестало со всех сторон ветром; длинные же волосы саиба  лежали неподвижно, словно приклеенные к плечам: ни один волос не шевелился, ни малейшего движения в лёгких складках обвивавшей его белой кисеи; изваянная статуя не может казаться неподвижнее…

Да что ж это такое? Бред, галлюцинация или изумительная, непонятная действительность? Крепко зажмурив глаза, я, было, решилась не глядеть долее. В эту минуту что-то захрустело в двух шагах от ступени, и длинный чёрный силуэт – не то собаки, не то дикой кошки – ясно очертился на светлом фоне неба. Животное стояло на краю обрыва боком, и высокий, трубою хвост то подымался, то опускался в воздухе… Оба раджпута быстро, но неслышно встали и повернули голову к Гулаб Сингу, как бы ожидая приказаний… Да где же сам Гулаб Синг? На месте, где за минуту до того он так неподвижно сидел, никого не оказалось; лежала лишь одна сорванная ветром топи  … Страшный, продолжительный рёв вдруг оглушил меня, заставив вскочить на ноги; рёв этот, проникнув в вихару, казалось, разом пробудил уснувшее эхо и отозвался глухими раскатами вдоль всего обрыва. Господи… тигр! Не успела эта мысль ещё ясно сложиться в уме моём, как захрустели деревья, и словно чьё-то тяжёлое тело покатилось в пропасть. Все мгновенно вскочили; мужчины схватились за ружья и револьверы; произошла страшная суматоха…

– Что с вами? – раздался спокойный голос Гулаб Синга со скамьи, где он снова сидел, как ни в чём не бывало. – Что; это вас всех испугало?

– Тигр! Ведь это был тигр? – посыпались вопросы европейцев и индусов. Мисс  Б*** дрожала, как в лихорадке.

– Тигр, или что другое, теперь это для нас очень мало значить. Что  бы оно ни было, теперь оно лежит на дне пропасти, – отвечал, зевая, раджпут. – Вы, кажется, особенно встревожены? – добавил он с лёгкою иронией в голосе, обращаясь к истерически рыдавшей англичанке, которая, видимо, колебалась, упасть ли ей в обморок или нет.

– И почему это правительство не уничтожит всех этих ужасных зверей? – всхлипывала наша мисс, вполне веровавшая во всемогущество своего правительства.

– Вероятно потому, что наши повелители  приберегают порох на нас самих, делая нам честь считать нас опаснее тигров, – отрезал Гулаб Синг.

Чем-то грозным и вместе насмешливым звучало это слово «повелители» в устах раджпута.

– Но каким же образом вы отделались от «полосатого»? – допытывался полковник. – Разве кто стрелял?

– Огнестрельное оружие только у вас, европейцев, считается единственным  или, по крайней мере, самым верным способом  одолевать диких зверей. У нас, дикарей, есть и другие средства, даже более опасные, – пояснил бабу Нарендро Дас-Сен. – Вот когда вы приедете к нам в Бенгалию, то будете иметь хороший случай познакомиться с тиграми; они приходят к нам непрошеные и днём и ночью, даже в городах…

Начинало светать, и Гулаб Синг предложил спуститься вниз и до первых жаров осмотреть другие пещеры и развалины крепости. В пять минут всё было готово к завтраку, и в половине четвёртого мы отправились другой, более покатой дорогой в долину, на этот раз без особенных приключений. Только махрат, не говоря ни слова, отстал от нас и исчез.».[4]

                                                Храм, вырезанный в скале

 

Осматривая многочисленные узкие кельи в пещерных храмах, некоторые из которых были совершенно развалившиеся, где из-за недостатка воздуха затухали факелы, путешественникам становилось трудно дышать.

«В эту самую минуту со мной произошло нечто столь же неожиданное, как и странное  для меня тогда: я почувствовала, как вдруг у меня сильно закружилась голова, и я почти в беспамятстве скорее упала, нежели опустилась, на обломок колонны, прямо под отверстием в пятую келью. Ещё секунда, и, несмотря на тупую, но сильную, как удары молота, боль в висках, мною стало овладевать невыразимое чувство отрадного, чудного спокойствия; я смутно сознавала, что  то был уже не грозящий, а действительный обморок; что через несколько секунд, если меня не вынесут на воздух, я должна буду умереть. И однако же, хотя я не могла уже пошевельнуть ни одним пальцем, ни произнесть ни одного звука, я не испытывала ни малейшей агонии, ни искры страха в душе: одно только апатичное, но невыразимо приятное чувство успокоения, полное затишье всех чувств, кроме слуха. На минуту я, должно быть, совсем потеряла сознание, но помню, как пред тем глупо внимательно прислушивалась к мертвенному вокруг меня молчанию. Неужто это смерть? – раз неясно мелькнуло у меня в голове. Затем мне показалось, будто меня стали обвевать сверху чьи-то мощные крылья: «Добрые, добрые крылья, ласковые, добрые крылья»… словно выбиваемые маятником, отчеканивались у меня эти слова в мозгу, и я идиотически внутренне засмеялась им. Потом я стала отделяться от колонны и знала  скорее, чем чувствовала, что падаю в какую-то бездну, всё ниже и ниже, среди глухого отдалённого грома. Но вдруг раздался громкий голос: я его не слухом услыхала, а словно почувствовала… В нём было что-то осязательное, что-то разом задержавшее меня в моём беспомощном падении и остановившее его. То был давно известный, хорошо знакомый мне голос, признать который в эту минуту я не имела сил. Среди грома голос этот сердито раздался издалека, как будто из самого поднебесья, и, прокричав на языке хинди: Диувана Тумере у анаке кья кама тха?  (Безумцы! какая нужда была вам сюда заходить?) замолк

Как меня протащили затем через пять узких отверстий, останется для меня навеки тайной… Я пришла в себя уже внизу на веранде, где дул со всех сторон ветер, так же скоро, как и повалилась наверху, в наполненной гнилым воздухом келье. Когда я совсем оправилась, то, прежде всего, мне бросилась в глаза нагибавшаяся надо мною высокая мощная фигура, вся с головы до ног в белом, и чёрная, как смоль, раджпутская борода. Но лишь только я узнала обладателя бороды, как разом изъявила свою искреннюю радость, спросив его тут же: «откуда Вы взялись?» То был наш друг, такур Гулаб Лалл Синг, который, обещав встретить нас в Северо-Западных провинциях, теперь являлся нам, как будто спадший с неба или выросший из-под земли – в Багхе!

Действительно, можно было полюбопытствовать и спросить у него, откуда и как это он пожаловал к нам, тем более, что не меня одну поразило его присутствие. Но мой несчастный обморок и плачевное состояние прочих исследователей подземелья делали всякие расспросы на первое время почти невозможными. С одной стороны, мисс Б*** насильно закупоривала моим носом свою склянку с нашатырным спиртом; с другой, «божий воин» – весь в крови, как будто и на самом деле только что сражался с  афганами; далее Мульджи с сильною головною болью. Один полковник да Нараян отделались лёгким головокружением. Что же касается бабу, то его никакие углекислые газы, кажется, не в состоянии были доконать, а также как и свирепые солнечные лучи, убивавшие других наповал, безвредно скользили по этой неуязвимой бенгальской оболочке. Ему только очень хотелось есть… Наконец, из запутанных восклицаний, междометий и объяснений, мне удалось узнать следующее:

Когда Нараян, первый заметив, что я в обмороке, бросился ко мне и мигом оттащил назад к отверстию, из верхней кельи раздался вдруг неожиданно голос такура и как громом поразил их на месте. Прежде чем они могли прийти в себя от изумления, Гулаб Синг вышел из верхнего отверстия с фонарём в руках, и, соскочив вниз из следующего, кричал им, чтоб они поскорее «подавали» ему «бай»[3] (сестру). Это «подаванье» такого грузного предмета, как моя тучная особа, и представившаяся моему воображению вся эта картина чрезвычайно рассмешили меня тогда. Но мисс  Б*** сочла священным долгом своим обидеться за меня, хотя на неё никто и не обратил внимания. Сдав с рук на руки полумёртвую поклажу, они поспешно последовали за такуром; но Гулаб Синг, по их рассказам, всё как-то умудрялся, несмотря на затруднение, причиняемое ему подобным багажом, действовать и без их помощи. По мере того как они пролезали через верхнее отверстие, он был уже у другого нижнего, и, сходя в одну келью, они только успевали видеть мельком его развевающуюся белую чадру , исчезающую из одного хода в следующий нижний. Аккуратный до педантизма, точный во всех своих исследованиях, полковник никак не мог сообразить, каким это образом такур мог препровождать так ловко почти бездыханное тело из одного конца отверстия в другой! «Не мог же он выбрасывать её пред собою из прохода вниз; иначе она разбилась бы…», рассуждал он. «Ещё менее возможно думать, чтобы, сойдя вниз первым, он затем протаскивал её за собою. Непостижимо!..» Мысль эта долго преследовала полковника, пока не стала чем-то вроде задачи: что появилось первым – птица или яйцо? А такур на все вопросы только пожимал плечами, отвечая, что не помнит; что он просто выносил меня из келий как можно скорее и поступал, как только умел; что ведь они все шли вслед за ним и должны были видеть, и, наконец, что в подобные минуты, когда всякое мгновение дорого, «люди не думают, а действуют», и тому подобное».  [4]

Портрет Такура Гулаб Синга из книги «Из пещер и дебрей Индостана»

 

«Но все эти соображения и трудность объяснить процедуру загадочного передвижения явились лишь впоследствии, когда нашлось время думать и размышлять о случившемся. Теперь же никто ничего ещё не знал о том, как и откуда явился в такую минуту наш Гулаб Синг. Сойдя вниз, они нашли меня лежащую на ковре на веранде, и такура, отдающего приказания двум слугам, подъехавшим из-за горы верхами, а мисс  Б*** в «грациозном отчаянии» с открытым ртом, таращившую изо всей мочи глаза на Гулаб Синга, которого она, кажется, серьёзно принимала за «материализованного духа».

Между тем, объяснение нашего друга было, на первый взгляд, и просто, и весьма естественно. Он был в Хардваре со свами, когда тот послал нам письмо, чтоб отложить наш приезд к нему на время. Приехав из Джабалпура в Кандву, по Индорской железной дороге, он побывал у Холькара по делам и, узнав, что мы здесь, решил присоединиться к нам ранее, чем предполагал. Достигнув Багха поздно вечером, накануне, и не желая тревожить нас ночью, узнав, наконец, что мы будем в пещерах утром, он заранее приехал встретить нас. Вот и вся тайна…

– Вся?.. – воскликнул полковник. – Разве вы знали, что мы залезем в кельи, когда забрались туда ожидать нас?..

Нараян едва дышал и смотрел на такура глазами лунатика. Тот даже и бровью не повёл.

– Нет, не знал. А в ожидании вашего приезда зашёл посмотреть на кельи, которые давно не видал. А там замешкался и пропустил время…

– Такур-саиб, вероятно, вдыхал в себя свежий воздух в кельях… – ввернул словцо бабу, скаля зубы.

Наш президент ударил себя по лбу и даже привскочил.

– И в самом деле!.. Как же вы могли выдержать так долго?.. Да!.. Но откуда же вы прошли в пятую келью, когда ход был завален в четвёртую, и нам пришлось самим откапывать его?

– Есть и другие ходы. Я прошёл внутренним, давно известным мне путём, – спокойно отвечал Гулаб Синг, раскуривая гэргури . – Не все следуют по одной и той же дороге, – добавил он медленно и как-то странно, и пристально взглянул в глаза Нараяну, который согнулся и почти припал к земле под этим огненным взглядом. – Но пойдёмте завтракать в соседнюю пещеру, где всё должно быть готово. Свежий воздух вас всех поставит на ноги…

Выйдя из главной пещеры, в 20 или 30 шагах на юг от веранды, мы наткнулись на другую такую же пещеру, к которой надо идти по узкому карнизу скалы. В эту вихару  нас такур не пустил, боясь после нашего несчастного опыта с кельями, что у нас сделается головокружение. Мы сошли по раз уже пройденным ступеням на берег реки и, повернув по направлению к югу, обогнули гору, шагов на 200 от лестницы, и оттуда поднялись в «столовую», по выражению бабу. В качестве «интересной больной», меня понесли  по крутой тропинке в собственном складном стуле, привезённом мною из Америки, никогда меня не покидавшем на дороге, и благополучно высадили у портика третьей пещеры.

Когда мы вошли, пред нами простёрлись на землю четыре знакомые нам ещё с Карли телохранителя такура. Ковры были разостланы и завтрак готов. Всякий след угара исчез, и мы уселись за стол в самом весёлом расположении духа. Разговор, конечно, тотчас же зашёл о Хардварской мелле , – о которой часто упоминалось в прошлом году, даже в русских газетах, и откуда наш неожиданный приятель только что приехал. Сведения, сообщённые нам Гулаб Лалл Сингом, оказались чрезвычайно интересными, так как он только за пять дней до того уехал с этой гигантской религиозной ярмарки, подробности коей, переданные им же, тотчас были записаны мною. Но через несколько недель мы сами посетили Хардвар». [4]

        Елена Петровна Блаватская  и президент Теософского Общества полковник Генри Стил Олькотт. 1888г.

 

 

               «Возвращаюсь к рассказу.

Бабу и Мульджи ушли торопить людей нагружать паром: все приутихли и над нами, как говорится, «тихий ангел пролетел». Нараян, погружённый по обыкновению в созерцание  Гулаб Синга, сидел на песке неподвижно, обхватив колена руками, и молчал.   У*** прилежно и торопливо рисовал, лишь изредка подымая голову, и как-то странно хмурился, вглядываясь в другой берег, весь погружённый в свою работу… Такур продолжал покуривать, а я, усевшись на своём складном стуле, внимательно наблюдая за всем, не могла теперь оторвать глаз от Гулаб Синга…

«Кто и что такое, наконец, этот загадочный индус?», думалось мне. «Кто такой этот человек, соединяющий в себе как бы две совершенно отличные одна от другой личности: одну – внешнюю, для глаз, света и англичан, другую – внутреннюю, духовную, для близких друзей? Но даже эти самые друзья его, разве они многим более других людей знают, что о нём? И что они знают, наконец? Они видят в нём мало отличающегося от других образованных туземцев индуса, разве только наружностью, да тем, что он ещё более, чем они, презирает все общественные условия и требования западной цивилизации…   Вот и всё. За исключением ещё разве того, что он хорошо известен всем в центральной Индии; что его знают за довольно богатого человека, за такура, то есть за феодального начальника раджа  – одного из сотен других подобных ему в Индии радж, или уездов. Затем, он вполне преданный нам друг, который сделался нашим покровителем в дороге и посредником между нами и подозрительными, несообщительными индийцами. Но кроме этого мы ровно ничего более о нём не знаем. Правда, нечто более, нежели другим, известно мне. Но я клялась молчать и молчу, да и то, что даже знаю я, до такой степени странно, что всё это скорее походит на сон, нежели на действительность…

Давно, очень давно, двадцать семь слишком лет тому назад, мы встретились с ним в чужом доме, в Англии, куда он приезжал с одним туземным, развенчанным принцем, и наше знакомство ограничилось двумя разговорами, которые хотя тогда и произвели на меня сильное впечатление своею неожиданною странностью, даже суровостью, но, как и многое другое, всё это кануло с годами в Лету… Около семи лет тому назад он написал мне письмо в Америку, припоминая разговор и данное обещание; и вот мы опять свиделись на его родине – в Индии!  И что ж? Изменился он в эти долгие годы, постарел?.. Нисколько. Я была молода тогда, и давно успела сделаться старухой. Он же, явившись мне впервые человеком лет 30, как бы застыл на этих годах… Тогда его поразительная красота, особенно рост и сложение, были до того необычайны, что заставили даже чопорную, сдержанную лондонскую печать заговорить о нём. Журналисты, заразясь отходящею Байроновскою поэзией, наперерыв воспевали «дикого раджпута» даже тогда, когда на него сильно негодовали за то, что он напрямик отказался предстать пред королевины очи, побрезгав великою честью, для которой являлись из Индии все его соотечественники…  Его прозвали тогда «Раджи Мизантропом», а салонная болтовня - «Принцем Джальмой-Самсоном», сочиняя о нём всевозможные сказки до самого дня его отъезда.

Всё это взятое вместе разжигало во мне мучительное любопытство, не давая мне покоя и заставляя забывать всё остальное.

Вот почему я теперь сидела пред ним, вперив в него глаза не хуже Нараяна. Я вглядывалась в это замечательное лицо с чувством не то страха, не то необъяснимо благоговейного уважения. Вспоминалось мне и про таинственную смерть тигра в Карли, и про спасенье собственной моей жизни, за несколько часов до того, в Багхе, и про многое другое. Он явился к нам только в утро того самого дня, а сколько дум расшевелило его присутствие во мне, сколько загадочного он уже принёс с собой!.. Да что; же это такое, наконец? чуть не вскрикнула я. Что это за существо, которое я встретила столько лет тому назад, молодым и полным жизни, и вот опять встречаю таким же молодым и полным жизни, но ещё суровее, ещё непонятнее? Неужели это брат его, а может и сын? – вдруг мелькнуло в голове. Нет, это он сам: тот же старый шрам на левом виске, то же самое лицо. Но, как и за четверть века назад, ни одной морщинки на этих правильных, прекрасных чертах, ни одного седого волоса в чёрной, как вороново крыло, густой гриве; то же выражение окаменелого спокойствия в минуты молчания на тёмном, словно вылитом из жёлтой меди лице… Что за странное выражение; какое спокойное, сфинксообразное лицо!..

– Сравнение не совсем удачное, мой старый друг! – вдруг как бы в ответ на мою последнюю мысль раздался тихий, добродушно насмешливый голос такура, заставив меня страшно вздрогнуть. – Оно уже потому неправильно, – продолжал он, – что вдвойне грешит против исторической точности. Во-первых, хотя Сфинкс и крылатый лев, но он в то же время и женщина, а раджпутские Синги[4] хотя и львы, но никогда ещё не имели чего-либо женственного в своей природе. К тому же Сфинкс – дочь Химеры, а иногда и Ехидны, и вы могли бы выбрать менее обидное, хотя и неверное сравнение.

Словно пойманная на месте преступления, я ужасно сконфузилась, а он весело расхохотался. Но мне от этого не легче.

– Знаете что? – продолжал Гулаб Синг, уже серьёзнее и вставая. – Не ломайте себе головы понапрасну: хотя в тот день, как загадка будет разгадана, раждпутский Сфинкс не бросится в море, но, поверьте, и русскому Эдипу от этого ничего не прибавится. Всё то, что вы когда-нибудь можете узнать, вы уже знаете. А остальное – предоставьте судьбе…»[4]

 *  *  *

« Милях в четырёх от Канпура, на скалистом правом берегу Ганга, в тёмном и почти дремучем лесу, находятся замечательные руины. То остатки нескольких огромных древних городов, построенных один на развалинах другого. От последнего остались одни лишь колоссальные куски стен, бойниц, храмов, да развалины когда-то величественных дворцов, от которых там и сям уцелело по одной, много по две комнаты, скорее стены бывших покоев. Над этими стенами бедные поселяне начали устраивать крыши из листвы и селиться в них, пока мало-помалу не превратили древний город Джаджмоу в деревню. Но развалины тянутся на много миль, а новое поселение скучилось кое-как, оставив прочие руины в полное владение обезьянам. Об этих городах история (англичан) умалчивает, отвергая предания летописей Индии, что Джаджмоу стоит на месте родной сестры и соперницы своей Асгарты – города солнца. Асгарта, по словам древней летописи в Пуранах, построена сынами солнца, два века спустя по взятию царём Рамою острова Ланки, то есть за 5000 лет до Р. Х. по летосчислению браминов. А прошлое Джаджмоу, несколько раз разорённого набегами из-за Гималайских гор, совершенно неизвестно европейским историкам».[4]

                       Развалины древнего города Джаджмоу. Индия.

 

«Дорога к Джаджмоу – ужасная. Мы ехали на слонах, и только благодаря твёрдой поступи этих умных животных не полетели несколько раз в глубокие овраги, как и не повисли новыми Авессаломами за волоса на ветках. Тихо и осторожно ступали слоны по карнизам обрывов, останавливаясь пред каждым низко висящим сучком и раздробив его на щепки хоботом, прежде чем сделать хоть шаг далее. Собственно им, слонам, ветки и не мешали: но они уже так приучены и относятся к ездокам необычайно понятливо. Мы ехали мили три по скалам и лесу, прежде чем доехали до первых развалин, и почти всё время по узким тропинкам, по которым не проехать на быках даже и туземной скорлупе, называемой «эккой». Наконец, мы стали проходить пред жилыми зданиями, из одного оврага в другой, из ямы в провалы, и окончательно попав на что-то вроде широкой тропы, оглянулись вокруг. И оглянувшись – онемели! Ни одного человеческого существа кругом, но зато не было той развалины, куска стены или повалившейся колонны, на которой бы не восседало несколько десятков обезьян. Их было без преувеличения несколько тысяч. Жители жалуются, что они воруют у них последнюю провизию; что, как далёко ни припрятать просо или кукурузу, или какую-либо зелень, – эти лесные «дакоиты» непременно украдут её ночью. И однако же ни в одну из них туземец не осмелится бросить камнем: то священные, как и всюду, обезьяны, «дэва-саабы», или в буквальном переводе «господа-боги». Жители умирают с голоду, зато мартышки жиреют…

Мы кочевали в лесу целые три дня. Такуру были известны все закоулки и тропинки, и он сдержал своё слово. Он повёл нас туда, куда действительно не заходила ещё нога англичанина: в тёмное подземелье на глубине 110 с лишком футов под землёй. Мы отправились туда до зари, когда ещё все спали. Такур кроме нас взял с собою лишь одного Нараяна, да доверенного слугу, старого, седого раджпута, который сопровождал нас от самого Бомбея. У*** и мисс Б*** оставались в  Джаджмоу с бабу и Мульджи, и даже не знали, когда и куда мы ушли. Это подземное путешествие осталось для меня, как и для полковника, самым интересным событием нашего путешествия – вероятно, вследствие его необычайной таинственности…

Более часу нам пришлось идти лесною чащей. Наконец мы вступили в узкое, заросшее кустарниками ущелье – не то природное, не то искусственное, разбирать было некогда. Впереди шёл такур, за ним я, за мною Нараян, потом полковник со слугой раджпутом в замке. Пробираясь гуськом, мы шли в глубоком молчании, так как путь становился труден и было не до разговоров. Наконец мы стали спускаться по крутым извилистым ступенькам, у подошвы коих вышли на маленькую поляну. Направо у одинокой скалы стояла лачуга, в которую мы и вошли. Если не светло было в лесу, так как не совсем ещё рассвело, то в этой мазанке, осенённой густыми баньянами и прислонённой в упор к скале, которая таким образом служила ей задней стеной, царила полная темнота. Раджпут высек огня и зажёг глухой фонарь, который и подал такуру. Тогда, взяв в одну руку фонарь, а другой мою руку, последний прошёл со мной, как мне показалось, в этой египетской темноте прямо сквозь стену. Новость ли необычайного положения или просто следствие постоянно возбуждённых нервов, но, признаюсь, при вступлении в эту неизвестную остальному миру подземную область меня стало сильно коробить; однако любопытство и стыд превозмогли, и я молча последовала за ним. Фонарь слабо освещал наш путь, бросая резкую полосу света лишь под самые ноги; кругом царила непроницаемая мгла, а меня неудержимо увлекала вперёд мощная, одетая вся в белое фигура гиганта, лицо которого мне казалось теперь темнее самой ночи… Он быстро и не колеблясь шёл вперёд. Все молчали, и даже наши шаги беззвучно падали на ровный, мягкий грунт прохода, словно мы ступали по толстому ковру.

Вдруг такур остановился, крепко сжав мне руку.

 - Что это?.. Неужели вы в самом деле и серьёзно… трусите ? – неожиданно спросил от меня, презрительно подчёркивая последнее слово. – Рука ваша дрожит как в лихорадке!..

Я почувствовала, как вся кровь хлынула мне в лицо при этой заслуженной  обиде; но сделала то, что всякий другой сделал бы на моём месте: внутренне «поднялась на дыбы» и попробовала оправдаться.

– Я не трушу… да и бояться мне нечего… – пробормотала я, чувствуя в темноте вперённый в меня взгляд Гулаб Синга. – Я просто устала…

– Жён-щи-на… – тихо и как бы про себя прошептал с какой-то снисходительною горечью в голосе такур, но пошёл тише.

Не имея в руках достаточно веских доказательств противного и не отрицая этого нового как мне самой, так и моему полу оскорбления, я проглотила его и смолчала. Так шли мы четверть часа, если не долее, по ровной, немного покатой и мягкой дороге и, как мне казалось, необыкновенно высокому проходу; мой старый приятель не выпускал моей руки,  полковник уже начинал громко пыхтеть, а я внутренне злилась на собственную слабость и посрамление. Но вот, наконец,  такур снова остановился и, высоко подняв фонарь, разом открыл все его глухие стенки. Пред нами явилась гладкая и ровная стена из скалы. Ни одной трещины не было видно на ней.

– Вот взгляните, – обратился Гулаб Синг к полковнику, – и убедитесь, какие чудеса совершали наши механики-предки, незнакомые, по мнению европейцев, с науками. Держу пари на что угодно, что явись сюда все лучшие механики Запада, им никогда не открыть секрета этой… двери! Я вам теперь хочу доказать, что это – дверь, а не скала.

Наш любознательный президент, получивший когда-то медаль за лучшее сочинение о механике в Ранселаровском (Rensselaer) Технологическом Институте Трои (Нью-Йорк), стал зорко исследовать стену. Его старания увенчались полным фиаско . Ни постукиванье, ни ощупывание впадин ни к чему не привели. Между тем, пользуясь полным светом открытого фонаря, я разглядела местность. Род полукруглой комнаты, со скалистыми стенами и теряющимся на огромной высоте потолком; грунт словно усыпан чёрным порошком.

– Если верите мне на слово, – заметил, наконец, такур, терпеливо следивший за исследованиями полковника, – то я могу вас уверить, что этот ход прорыт и устроен много тысяч лет тому назад. Как видите, – добавил он, дотрагиваясь и напирая плечом на угол скалы, – «сыны Солнца» были хорошо знакомы с законом рычага и подъёма, а также и с правилами центра тяжести ещё до Архимеда. Иначе как бы они могли придумать вот это?..

И когда он напёр сильнее и повернул какой-то незаметный в стене штифт, пред ним неслышно и тихо образовалось отверстие фута в два шириной и во весь его рост в высоту, – точно одна из новомодных дверей в американских домах, вся до замка ускользающая в стену. Но здесь дверной ручки не было; не видно было и продолблённой дверной стены…

Мы все вошли, и такур снова неуловимым движением и давлением на что-то задвинул стену. Невзирая на любопытство полковника и его бесконечные расспросы, он отказался выдать секрет прохода.

– Довольно того, что я доказываю вам, что эти тайные подземные ходы существуют уже много тысяч лет в Индии, – говорил он нам, – и ещё более тысяч народа нашли здесь в разные времена спасение через тех, кто посвящён в тайну их существования. Теперь таких уже немного осталось, – добавил он, как мне послышалось, с нотой грусти в голосе. – И не успели они спасти против её воли одну из храбрейших, благороднейших женщин Индии, последнюю из великих героинь нашей «матери!»…[5] Чрез несколько минут мы сядем отдохнуть, и тогда я вам расскажу эпизод из последнего мятежа. В Европе он почти, если не совсем, неизвестен…

Теперь мы шли по широкому, высокому коридору со сводом. По всей вероятности, последний сообщался, так или иначе, с поверхностью земли, ибо воздух в подземелье, хотя и немного сырой  был однако же чистый, невзирая на его 140 футов глубины под землёй. Впрочем, дорога шла всё время покато, немного под гору, и только к концу третьего коридора из пещеры, которую тотчас опишу, шла незаметно в гору. Очевидно, часть этих проходов была уже подземельем в то время, когда Асгарта ещё находилась в числе других городов, процветая на земной поверхности.

По обеим сторонам коридора нам попадались бездверные отверстия, продолговатые квадраты, ведущие в другие боковые ходы; но такур нас туда не водил, заметив только, что они ведут в  жилье, т. е. иногда занимаемые  покои. Что подземелье посещалось ещё весьма недавно, в этом мне служила порукой находка старого измятого конверта, с какими-то иероглифическими знаками, но совершенно современного покроя и с клеем под запечатанною стороной. Весь этот проход, то есть коридоры, насколько мы могли судить, длиной вёрст в пять или шесть. Пройдя мили три, считая от потаённой двери, т. е. почти на середине между двумя ходами, мы очутились в природной и огромной пещере, с небольшим озером в центре и искусственными вырубленными из скал скамьями кругом бассейна. В воде, посреди озерка, стоял высокий гранитный столб, с пирамидальною верхушкой и толстой заржавленной цепью, обмотанной вокруг него. Уже идя по коридору, мы замечали, что временами темнота почти рассеивалась и слабый, словно сумеречный свет озарял нас в такие минуты сверху; в пещере же – вероятно самая низкая местность подземелья – было темно, как в Гизехской пирамиде. Но тут такур приготовил нам сюрприз. Он дал старому раджпуту приказание на непонятном для нас диалекте, и тот, словно снабжённый глазами кошки, тотчас отправился куда-то в темноте, пошарил в углу и тут же начал зажигать один за другим факелы, вставляя их в приделанные к стенам железные кольца. Скоро вся пещера осветилась ярким блеском. Тогда, уставшие и крепко проголодавшиеся, мы разместились на окраине озера и принялись за корзину с провизией». ».[4]

Е. П. Блаватская и члены индийского Теософского Общества: Субба Роу (сидит) и Дамодар К. Маваланкар. 1880г.    

  

                                                           *  *  *

В декабре 1879 года Елена Петровна со спутниками совершили вторую поездку на север Индии, во время которой произошло знакомство с Алфредом  Перси Синнеттом и его женой Пейшенс, сыгравшими впоследствии большую роль в Теософском движении. В  Бенаресе у Е.П.Б. произошла неожиданная встреча с ясновидящей по имени Маджи.

«При первой же их встрече Маджи спросила у Е.П.Б., знает ли та, что у них один и тот же гуру. Е.П.Б. попросила у неё доказательств. По словам Дамодара *, «она  (Маджи)  сказала, что Гуру госпожи родился в Пенджабе, но живёт, главным образом, в южной части Индии и ещё на Цейлоне. Ему почти триста лет, у него есть товарищ примерно такого же возраста, хотя на вид им обоим не больше сорока».

Маджи пообещала ещё раз навестить Е.П.Б.   В письме к  У. Джаджу  Дамодар сообщает, что до выхода Е.П.Б. к гостям «полковник Олькотт задал Маджи несколько вопросов относительно госпожи. Маджи сказала, что госпожа – совсем не то, чем она кажется. Её внутренний человек уже дважды воплощался в теле индуса, и теперь он в третьем теле». Ещё Маджи сказала, что до сих пор «ни разу не видела европейцев, но узнав о госпоже от своего Гуру, пришла повидаться с ней. Тогда я спросил, пребывает ли ещё настоящая Е.П.Б. в теле, но Маджи отказалась отвечать и добавила только, что она сама – Маджи – ниже госпожи».

Поговорив с Маджи наедине, Дамодар пишет Джаджу:

« Она сказала мне, что если я хочу хоть сколь-то продвинуться в своём духовном развитии и увидеть кого-нибудь из наших Братьев, то должен целиком вверить себя госпоже. Больше никто не может провести меня по правильному пути. Если я займусь поиском самостоятельно, то долгие годы буду скитаться от одного гуру к другому, но всё без толку…»

В январе 1880 года Е.П.Б. узнаёт, что первое из серии её писем под общим названием «Из пещер и дебрей Индостана» появилось в русской печати и вызвало настоящую сенсацию. Эти её письма на родину печатались на протяжении ряда лет. Олькотт вспоминает, что в 1884 году он познакомился в Европе с двумя молодыми аристократами, которые увлеклись Индией после этих публикаций. Они говорили ему, что письма эти очаровали и поразили русских читателей».[1]

                                                Н.К.Рерих Вестник. 1924г.

Картина посвящена Е.П.Блаватской и в 1925 году подарена художником Теософскому Обществу в Адьяре.

 

Примечание:

* Дамодар К. Маваланкар – один из самых преданных сотрудников Е.П.Блаватской.  После отъезда Е.П.Б. из Индии в 1885г., он покинул Теософское Общество и родину и удалился в Тибет.

Литература:

1. Сильвия Крэнстон. «Е.П.Блаватская. Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения». Изд-во «Лигатма», Рига-Москва. 1999г.
2. Письмо Е.И.Рерих в 9 томах. Том 4, стр. 294. Изд-во МЦР,  Москва, 2002г.
3. Олег Болдырев. «Блаватская. Вестница Шамбалы». Изд-во «Вече», Москва, 2014г.
4. Е.П.Блаватская. Из пещер и дебрей Индостана. Изд-во «Эскмо-Пресс», Москва, 2001г.

             

---