Юрий Николаевич Рерих.
ПАМЯТКА ДРУГУ И ЧЛЕНУ ОБЩЕСТВА.
Записала Бируте Валушите в Москве в 1958-59гг.
Юрий Николаевич Рерих. Фото 50-х годов. Калимпонг. Индия
Надо забыть всё прошлое, не надо думать о причинённых тебе обидах, лишь бы можно было сотрудничать. Также и народ должен забыть о своих прошлых обидах. Будущее светло, надо всё принести ему.
Надо перекинуть мост в будущее, не надо оглядываться назад. Если ты совершил ошибку, подумай, как надо было поступить, и в следующий раз так и поступай. Не надо жалеть прошлого. Изменяются отношения, изменяется и аура.
Каждый день для развития мышления надо брать какой-либо вопрос, и рассматривать его со всех сторон и сопоставлять его с другими вопросами. Советовать это и другим.
Надо изучать психическую энергию, наблюдая за её выявлениями, записывать.
Надо следить, чтобы каждое действие, даже малейшее, было сознательно. Если я беру книгу или протягиваю руку, надо, чтобы это происходило сознательно.
Надо построить свой устав или правила поведения, чтобы знать, чем руководствоваться.
ЖИВАЯ ЭТИКА – норма поведения, приложенная в жизни.
Выбери себе несколько раз в день время для молчания духа, в безмолвии откроем сердце УКАЗУ ВЛАДЫКИ. Иногда своими желаниями мы заграждаем голос УЧИТЕЛЯ.
Если случайно является новая мысль, новое настроение, переживание, надо записывать, потом конкретно явится ответ в жизни. Особенно внимательным надо быть к повторным мыслям.
Вечером надо подумать, что сегодня сделал по УЧЕНИЮ. Не то, что уже по твоей натуре согласно с УЧЕНИЕМ, но то, что ты по УЧЕНИЮ совершил наперекор своей натуре.
Самое главное – выдержка во всём. Мы многое хорошее начинаем, но не кончаем.
Когда человек начинает заниматься УЧЕНИЕМ, происходит, будто, сгущение теней. У каждого выявляются сильнее его плохие качества. Также, когда встряхивают землю, появляются сорняки. Происходит переоценка. Потому надо знать свой путь и обрести терпение.
Самая сердечная беседа – это с глазу на глаз. Так любят беседовать на Востоке. Не надо читать вместе, но отдельно, потом делиться.
Требовать, приказывать другому не надо, но высказывать так, чтобы другой понял. Найти такую форму, которую другой принял бы.
Убедить личным примером.
Важно подобрать слова, чтобы не увеличить самость другого, а то вместо помощи можно ухудшить дело.
Кто руководит, должен иметь чуткость, чтобы видеть, хватит ли у другого огня и сил для дальнейшего развития. Каждый приходящий приносит свою ношу – карму. Прежде, чем приобщить, надо узнать, кто он.
Что же делать? Принимая во внимание теперешние условия, возможности, стараться говорить на понятном языке.
Надо путём науки, искусства, морали воздействовать на окружающее и поднимать энтузиазм и героизм. Надо во всём и всегда поддерживать энтузиазм, если он направлен на общее благо.
Западные философы говорят правильные слова, но живут обыденной жизнью. А оттого Запад не преуспевает. Напротив, Восток сразу применяет в жизни.
Вряд ли западным путём можно освободиться от своих ошибок. Запад советует раскаяние, но это – не цель. Восток же не думает об ошибках, но сразу всем существом старается жить, как надо.
ВОСПОМИНАНИЯ О ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ РЕРИХЕ
В 2002 году в преддверии 100-летия со дня рождения Ю.Н. Рериха сотрудники Сибирского и Уральского Рериховских Обществ побывали в Москве и Санкт-Петербурге, где встретились с теми, кто близко знал Юрия Николаевича в годы его жизни в Советском Союзе.
Предлагаем читателям несколько интервью, записанных О.А. Ольховой и В.Ф. Черниковой. Интервью публикуются впервые.
Юрий Николаевич Рерих. Москва, 1957-1960гг
I. «Настоящий аристократ духа»
Андрей Николаевич ЗЕЛИНСКИЙ, доктор исторических наук .
Юрий Николаевич был здесь, в музее моего отца*, один раз. Точно скажу когда — 10 декабря 1958 года. Здесь в журнале остались данные о нём: дата рождения — 1902-й, место работы — Институт востоковедения Академии наук, специальность — филолог, партийность — беспартийный. И его драгоценная для нас подпись. Я помню, как рассказывал ему о разработках моего отца, связанных с противогазом, который спас сотни тысяч жизней ещё в Первую мировую войну.
Я благодарен судьбе за то, что Юрий Николаевич согласился быть руководителем моей дипломной работы: он был моим не официальным руководителем, но фактическим. Почему неофициальным? Вам это покажется очень странным, но в 1960 году в Московском университете было одиозным иметь руководителем Юрия Николаевича Рериха, потому что он приехал из-за границы и неизвестно, что за этим стоит. По странному совпадению, в день защиты моего диплома были его похороны...
Как называлась Ваша дипломная работа?
«Памир и Великий шёлковый путь». Кстати говоря, эта тема была тем мостом, благодаря которому я смог вообще встретиться и заговорить с Юрием Николаевичем. И она же стала темой моей кандидатской диссертации. А моим официальным руководителем был Лев Николаевич Гумилёв — сын Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. Он очень любил Юрия Николаевича, очень высоко его ценил. А Юрий Николаевич тогда поддерживал Льва Николаевича, который в 1956 году только вернулся из мест не столь отдалённых и в 1960-е годы только-только начинал печататься, не работать, а печататься. Он накопил огромный материал и потенциал, но был ещё на положении полуизгоя, и ему было непросто в те годы утвердить себя в нашей жизни.
С Юрием Николаевичем мы познакомились весной 1958 года, 28 мая, на заседании Московского клуба туристов у "Заставы Ильича". Два года мы с ним общались и виделись достаточно часто. К сожалению, в первый год его жизни здесь нас судьба не сталкивала. Итак, когда мы с ним встретились в первый раз, несмотря на то, что он уже год прожил в другом климате, во всех смыслах этого слова, он оставлял впечатление совершенно цветущего человека: у него был потрясающий цвет лица. Ему тогда было 56 лет, и было такое ощущение, будто он только что спустился с Гималаев. Исключительное, колоссальное излучение жизненной энергии. И конечно, чувствовалось какое-то очень высокое духовное излучение, если можно так сказать.
Первый раз я был у Юрия Николаевича, наверное, летом 1958 года — на Ленинском проспекте. Когда он приехал, вскоре получил там квартиру. Квартира была небольшая для его колоссальной библиотеки и огромного количества картин, и было просто нереально разместить их там, но пришлось как-то, хотя и было очень сложно.
Ю.Н.Рерих в кабинете московской квартиры. Ленинский проспект, д.62. 1957-1960гг
Что должно было сделать правительство, когда приехал человек такого масштаба? Дать ему сразу звание академика, а у нас два года тянули с присвоением доктора наук. Наконец, два года спустя, он получает диплом доктора наук, ему вручают торжественно... Это Юрию Николаевичу Рериху — учёному мирового масштаба! Ему надо было дать особняк, где он мог бы поместить свою колоссальную библиотеку, картины, создать ему максимальные условия жизни, а ему дали обычную четырёхкомнатную квартиру, где едва можно было повернуться. Он спал на раскладушке в комнатке — просто клетушке. Но, в общем-то, всё это не имело значения, когда мы с ним встречались и беседовали. Когда я сидел у него в кабинете, и мы разговаривали, все эти мелочи жизни таяли как туман, и в памяти оставались только его интеллект, его сердечность, его глубочайшие познания. Я бы сказал, это была роскошь общения, и даже не роскошь, а что-то другое, что невозможно передать, — общение с исключительным человеком.
Потом мы пили чай в другой комнатке, где жили «сёстры»** — так Юрий Николаевич их условно называл. Это были две помощницы, которых Рерихи взяли на пути в Монголию. Тогда это были молоденькие девушки, они помогали в экспедиции, потом они стали как бы членами семьи, но они не могли стать полноценными членами семьи, потому что у них не было образования и культуры. Увы, это слишком невосполнимая вещь. Тем не менее, они выполняли свой долг, помогали.
Мы пили чай — Юрий Николаевич привёз из Индии какие-то особые чаи. И знаете, попьёшь этого чая, и потом, когда обратно едешь, впечатление такое, что земное притяжение в значительной степени ослабевает, летишь как на крыльях. Дело было, конечно, не в чае, а в общении с Юрием Николаевичем — видимо, он мог передать очень много своей энергии.
О чём мы с ним говорили? О Востоке, о кочевниках, о Китае. Он говорил, что тем, кто хочет изучать Центральную Азию и её историю, необходимо изучать китайский язык. Сам он прекрасно знал китайский, иероглифику знал. Вообще был глубочайшим полиглотом. Он много говорил о своих впечатлениях, связанных с Советским Союзом, в котором он оказался так неожиданно и куда давно стремился. Он попал сюда только благодаря расположению Н.С. Хрущёва, который в тот момент дал своё добро.
Правда, его пригласили как учёного мирового класса, а встретили как рядового советского учёного средней руки. Отношение к нему в институте, я считаю, было глубоко возмутительным. Такие крупные учёные, как Николай Иосифович Конрад, которого Юрий Николаевич знал, и другие учёные, были настолько скованы грузом прошлого и своих собственных мучений (тот же Конрад был в лагерях, многие ученики его тоже пострадали), что побаивались входить с ним в контакт. Повторяю, побаивались. И когда я принял большое участие в похоронах Юрия Николаевича, на меня смотрели как-то странно: почему этот молодой человек так активно участвует? Видимо, у него какое-то разрешение, может быть, он связан с органами?.. Настолько было сложно в те годы.
Юрий Николаевич, с одной стороны, был глубоко счастлив, что вернулся на Родину, — он этого не скрывал. Но одновременно он был, особенно в последний год, глубочайше разочарован — не страной, не людьми, а разочарован приёмом тех властей, с которыми он должен был иметь дело каждый день. Он же не мог всё время писать в правительство или звонить, жаловаться, что-то просить. Он словно стоял перед какой-то стеной. И частенько мне говорил: «Скажите, Андрей Николаевич (несмотря на мой возраст, он называл меня по имени и отчеству), почему так трудно всё? Почему я часто ничего не понимаю? Почему не могу осуществить то, что хочу?» У него ведь были колоссальные задачи и огромные наработки, огромный научный задел.
Так, «Историю Средней Азии», к которой я сейчас пишу предисловие и которую должны издать (это около тысячи страниц), он не мог довести до конца, то есть не мог найти людей, которые бы помогли ему закончить макет книги — сделать вычитку, вёрстку, всё, что необходимо. Более того, когда он умер, и я заговорил в Институте востоковедения, что имеется такая рукопись, реакцией, так называемых специалистов, были слова: «Эта работа совершенно устарела, зачем её вообще печатать?».
Это был 1960 год. Сейчас у нас 2002-й — прошло 42 года со дня смерти Ю.Н. Рериха. И когда эта рукопись была отправлена в Петербургский институт востоковедения — Международный Центр Рерихов попросил их помочь эту работу отредактировать и прокомментировать, так как она охватывает колоссальный промежуток времени, — что сказали так называемые корифеи? Что всё это совершенно устарело. Когда слышишь такое, то думаешь: а что, собственно, могло устареть? Что может устареть в истории? Может быть, Александр Македонский или Александр Невский устарели? Может ли устареть то, что происходило тогда? И совсем недавно я понял, что устарело?: устарела национальная русская точка зрения на исторический процесс.
Люди, которые считают, что они живут в совершенно новой эпохе, и что они давно переросли понимание истории, как её понимали наши великие историки и предшественники, — тот взгляд на кочевников, на Степь, на эти культуры, которые когда-то предшествовали Руси, а потом вошли в российскую империю, — им эта позиция абсолютно чужда. И она была им чужда и 40 лет назад. Потому многие от Юрия Николаевича отворачивались, когда он приехал, — он для них был чуждый. Как бы чуждый элемент с совершенно другим мировоззрением. Ведь у каждого историка культуры есть своё мировоззрение.
Каково же было мировоззрение Ю.Н. Рериха? Он был последователем знаменитой русской школы евразийцев, основателями которой были три столпа: князь Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий — экономист и географ, блистательный идеолог-евразиец, с которым я имел счастье переписываться около десяти лет и который знал и высоко ценил Юрия Николаевича, и сын В.И. Вернадского — Г.В. Вернадский, с которым я тоже переписывался и который тоже знал Рериха. Они были основателями этого направления, в основе которого лежала мысль о том, что Россия с её культурой и традициями является не частью Запада или Востока в культурно-философском смысле, а совершенно самостоятельным огромным культурно-историческим миром, особым пространством.
Андрей Николаевич, расскажите, пожалуйста, о Вашей с Юрием Николаевичем поездке в Троице-Сергиеву Лавру.
Юрию Николаевичу выделили машину, это была «Волга» голубого цвета, был и шофёр. И вот как-то он пригласил меня проехать по маршруту Троице-Сергиева Лавра — Переславль-Залесский. Это был 1959 год, разгар лета. И мы поехали: он, я и шофёр.
К тому времени я был с ним знаком уже больше года. Знаете, что меня поразило? Он был очень грустный. Может быть, он плохо себя чувствовал. И видимо, уже тогда в нём происходили какие-то внутренние процессы — может быть, он понимал, что не может здесь, на Родине, осуществить очень многое из своих совершенно грандиозных научных и культурных замыслов.
Мы доехали до Переславля-Залесского — родины Александра Невского. Были в том храме, где его крестили. Храм был в полном развале, сами понимаете, что в те годы у нас творилось. Он с грустью осмотрел храм, потом мы поднялись на стены монастыря, который выходит к Переславскому озеру, и смотрели на пологий склон, редкие деревья, крестьянские дома, а за ними озеро. Я взял с собой 16-миллиметровую кинокамеру и снял Юрия Николаевича в тот момент, когда он стоял в арке на крепостной башне монастыря и сосредоточенно смотрел вдаль. Он стоял в профиль и смотрел на озеро. Получился совершенно необычный снимок, он немножко не в фокусе, но зато очень выразительный.
Когда мы ехали обратно из Переславля — дорога идёт мимо Троице-Сергиевой Лавры — мы, конечно, остановились и пошли в Лавру, были у раки Преподобного Сергия, поклонились мощам Преподобного. И это очень запомнилось. Мы были с ним вдвоём, больше никого не было, это было его желание. Вы знаете, что с Сергием у Рерихов было связано очень многое, к тому же в истории нашей многострадальной Родины это один из подлинных Светочей. Так что всё это было очень значительно для меня, незабываемо.
Однажды Юрий Николаевич побывал и у нас на даче под Звенигородом, это тоже было в 1959 году. Он приехал, мы пробыли там полдня. Когда Юрий Николаевич увидел, что мы занимаемся огородом, он сказал: «Я тоже хочу помочь». Взял лопату, стал копать грядку. Тут стояла тачка, и я заснял, как он с этой тачкой куда-то идёт. Очень активный был человек. Мы тогда очень хорошо провели время.
Ю.Н.Рерих на даче у Зелинских.1959г. Москва.
Юрий Николаевич был знаком не только с буддийской культурой, он был не просто тибетологом — к Тибету у него были особые чувства. Роль Тибета, как культурного центра буддизма, он очень глубоко понимал, поэтому захват Тибета Китаем и бегство Далай-ламы в начале 1959 года — это тоже на него тяжело подействовало. Ведь фактически произошла колоссальная эмиграция, выброс тибетской культуры за пределы Гималаев, то есть был культурный катаклизм, нечто вроде 1917 года, когда у нас стали уничтожать храмы, ведь до Отечественной войны у нас всё это страшно преследовалось. И то же самое китайцы учинили в Тибете. И, как мне представляется, на него это очень тяжело подействовало.
Он говорил с Вами об этом?
Вы знаете, это была очень острая политическая тема. Она не обсуждалась, но очень многое понималось между строк.
В конце 1959 года Юрий Николаевич взял на себя редактуру знаменитого сборника «Дхаммапада». Перевод с палийского этих буддийских сутр, которые приписываются Будде (это палийский канон, один из наиболее древних источников), сделал Владимир Николаевич Топоров — санскритолог и прекрасный лингвист, сейчас академик. А в то время выпустить сборник изречений Будды на русском языке — Евангелие буддизма, в новом переводе с палийского первоисточника, — это вроде взрыва бомбы. У нас вообще такой литературы не выходило. И вот в начале 1960 года с очень большими трудностями Институт востоковедения выпускает «Дхаммападу». Не успели её напечатать, как тираж задержали в типографии, потом задержали на складе. Затем Юрия Николаевича вызывают в дирекцию и, как он мне рассказывал, начинают прорабатывать примерно в таком духе: «Как Вы, Юрий Николаевич, доктор наук, советский учёный, могли допустить такое?».
Юрий Николаевич был совершенно потрясён, потому что он вообще к такому стилю не привык, чтобы кто-то кого-то прорабатывал. Для него это был нонсенс, абсурд. И он тогда предпринял то, чем очень всех удивил. Он встал и сказал: «В таком случае я подаю в отставку». В царское время так реагировали на такого рода обструкции, если человек видел, что ничего не может сделать и оправдать себя. Но для нас эта форма была непривычной, и, конечно, у него никакой отставки не приняли и он остался в институте. Но всё это произвело на него очень тягостное впечатление и, несомненно, ускорило его смерть.
Помню, что ещё до выхода «Дхаммапады» он как-то был у нас, и моя мама, человек наблюдательный, художник, говорит: «Юрий Николаевич, что это вы плоховато выглядите?.» Он же в течение первого года ещё был цветущий, пышущий здоровьем, духовным и физическим, но изменился буквально на глазах. Последний раз он был у нас на Пасху в 1960 году, буквально дней за 10 до приезда брата, то есть дней за 20 до смерти. Он приехал, поздравил нас, мы похристосовались. Посидели мы очень хорошо, но в воздухе уже висело что-то очень тяжёлое. А когда я стал ему показывать некоторые вещи, чтобы его как-то оживить, заинтересовать, он смотрел совершенно безучастным взглядом, и видно было, что его что-то заботит.
Возможно, он был озабочен предстоящим приездом брата Святослава Николаевича с женой. Ведь у них двоих были большие замыслы, как сдвинуть с мёртвой точки многие вопросы, связанные с востоковедением, с общекультурными задачами, наконец. с тем, где и как разместить картины Николая Константиновича, потому что тогда был спор, где они должны быть, где будет центр-музей, — в общем, вопросов таких было много. И он, видимо, хотел их обсудить с братом, тем более что Святослав Николаевич был тогда вхож в Правительство, его принимал Хрущёв и приезжал потом на его выставку.
Ю.Н.Рерих на открытии выставки в Третьяковской Галерее. Август 1959г.
В общем, если говорить в целом о линии его жизни здесь, то приехал он на пике большого подъёма, больших надежд, больших ожиданий, и приблизительно год он был в таком состоянии, когда ему удавалось что-то осуществить и учеников организовать, а потом эта кривая резко пошла вниз.
Кстати, был такой период, когда в Институте востоковедения он занимался с учениками в проходе под лестницей. Это тоже было. Потом ему дали кабинет. Так что отношение к нему носило чудовищный характер. Чудовищный!
Юрий Николаевич — настоящий аристократ духа, тончайшей культуры, высочайшей образованности, ему здесь почти не с кем было общаться, уровень был совершенно другой. Институт готовил хороших специалистов, но людей, которые глубоко занимались проблемой подлинной культуры буддизма, христианства, ислама, — таких были редчайшие единицы, а тем единицам, которые были, наверное, сказали: «С ним не общайтесь, потому что человек этот для нас, так сказать, малоизвестный». Так что Юрий Николаевич находился в изоляции.
Только благодаря случаю я пробился тогда на его доклад в клубе туристов. Там я с ним познакомился, нам удалось пообщаться, и он ко мне очень хорошо отнёсся. Мы виделись примерно раз в месяц-полтора, а ведь это очень много для такого учёного, это большая роскошь. Как-то я месяца два у него не был, мама тоже стеснялась ему звонить, и вдруг у нас на квартире раздаётся звонок: «Нина Евгеньевна, это Вы?» — «Да, это я. А кто говорит?» — «Вы меня не узнаёте? Догадайтесь кто». Это был Юрий Николаевич, сам позвонил. Мама потом часто вспоминала этот эпизод. У нас он был всего раза три-четыре за всё время, а я у него на Ленинском проспекте бывал частенько.
Ю.Н.Рерих. Открытие выставки картин Николая Константиновича Рериха. Август 1959г.
Знаете, что запоминается? Запоминается то, что очень трудно передать в словах, — энергия личности, её духовный заряд и колоссальная нравственная высота. Это каким-то образом передаётся другому человеку, если тот способен воспринять. Это как некий аккумулятор, который остаётся на многие годы и продолжает действовать и работать уже в памяти, в сознании, в сердце.
Он был не просто обаятельным человеком, а человеком, которого невозможно забыть. Так, наверное, его воспринимали очень многие.
II. «Он шагнул в третье тысячелетие»
Вилена Санджеевна ДЫЛЫКОВА, известный востоковед, синолог, специалист по тибетской культуре, кандидат филологических наук.
Я никогда не думала, что после ухода Юрия Николаевича Рериха вся моя последующая жизнь будет связана с его работами. Ваш приезд и ваши вопросы вернули меня в далёкое прошлое, на 45 лет назад, в те события, которые связаны с именем Юрия Николаевича. С ним я познакомилась совершенно случайно, это было связано с работой моего папы***, поскольку он возглавлял сектор Монголии в Институте востоковедения, а Юрий Николаевич, приехав в Советский Союз, возглавлял сектор истории философии и религии отдела Индии.
По времени это совпало с решением Советского правительства возродить буддийскую церковь в России. Начали завязываться дипломатические отношения с другими странами Юго-Восточной Азии — это Индия, Цейлон, Китай и Монголия, а это всё буддийские страны. Посол Цейлона профессор Малаласекера, который был образованнейшим человеком, настоящим пандитом, буддологом, был близко знаком с Юрием Николаевичем Рерихом. Вместе они стали вести группы молодёжи в Институте востоковедения, читать лекции, готовить кадры, знакомить с Цейлоном, сингальским языком, историей буддизма на Цейлоне, языком пали, санскритом. То есть приезд Юрия Николаевича Рериха явился мощным толчком для развития отечественной тибетологии после огромного периода застоя, когда традиция изучения научной тибетологии и вообще индологии и буддологии была прервана.
Без Юрия Николаевича ничего бы этого не было — ни научной тибетологии, ни востоковедения, ни индологии, ни санскритологии. Благодаря Юрию Николаевичу у нас появились замечательные востоковеды, которые продолжили это дело. Может быть, и без него появились бы кадры, но такого мощного толчка и дальнейшего эволюционного развития просто не было бы. Столько заряда он нёс в себе, столько знаний!
Нам нужен был действительно выдающийся учёный-востоковед, полиглот, который бы совершенно свободно ориентировался по всем странам Востока, по всем языкам, глубоко всё это знал, был подготовлен в научном плане как филолог, историк, археолог, искусствовед, литературовед, фольклорист. То есть я не могу назвать ни одну отрасль научного востоковедения, где бы Юрий Николаевич не чувствовал себя свободно. В этом пространстве он передвигался совершенно легко, непринуждённо, блестяще. Это было просто поразительно. Он развил такую бурную деятельность! Он отдавал, отдавал, отдавал. Около него собралась действительно блестящая, талантливая молодежь, которая потом добилась больших успехов и в индологии, и в буддологии. Около него собирались желающие учиться, и они учили тибетский, санскрит, пали. Он рассказывал о своей жизни среди тибетцев, это были очень живые рассказы. Он был замечательным рассказчиком и делал это с необычайной любовью.
Очень хочется, чтобы представители молодого поколения, которые не знали Юрия Николаевича, хотя бы по нашим воспоминаниям узнали о таком светлом образе настоящего, выдающегося учёного, которым гордится наша отечественная наука. Узнали о его работе, научной и общественной, о дипломатической деятельности, потому что его знали абсолютно все послы, он везде был желанным гостем. Для него не существовало языкового барьера, и было поразительно, что Юрий Николаевич говорил на всех языках, переходя с одного на другой, ему не нужен был никакой переводчик.
Ему присвоили докторскую степень, он получил звание профессора. Но, положа руку на сердце, можно сказать: это был такой блестящий учёный, который совершенно спокойно поднимал неподъёмные глыбы очень трудных основ, что, конечно, это был настоящий академик. Это был бриллиант чистой воды, который не нуждался в оправе.
Юрий Николаевич очень любил Восток: и бурятов, и монголов, в нём текла кровь прабабки, которая была из Золотой Орды. Когда они с Николаем Константиновичем надевали восточные одежды, то можно было сразу увидеть, что это представители монгольской аристократии. Для моих родителей он был свой, и они были для него своими. И благодаря родителям я тоже оказалась причастной к этому.
Мы с Юрием Николаевичем встречались в посольстве Цейлона. Профессор Малаласекера с женой приглашали нас. Я не очень всё это любила, всё время старалась как-то этого избежать, но если приглашают, то нужно было идти. Там я впервые увидела Юрия Николаевича.
Вы знаете, Юрий Николаевич меня просто поразил своей внешней красотой. У него была какая-то необыкновенная красота человека, который не осознаёт, что он красив. У него были очень умные, живые глаза. И когда он улыбался, эта улыбка освещала его лицо. Это была очень светлая улыбка. Он был, как бы это выразить, очень негромок, очень тих, всегда очень элегантен, очень собран.
У Юрия Николаевича было особое биополе, и когда ты попадаешь в это биополе, то чувствуешь себя необыкновенно хорошо, комфортно, испытываешь чувство радости. Радость проходит через весь буддизм и всю религию Тибета, его культуру. И если строили храм, монастырь, он так и назывался — «радостный», «приносящий радость», «дарующий радость». В буддизме несколько видов радости. Так как я занималась Тибетом, то могу сказать, что это чувство радости действительно есть национальная специфика, достижение тибетцев. И в общении, когда встречаешься с такими необычайными людьми, как Юрий Николаевич Рерих, то испытываешь настоящую радость. Было так хорошо, так необыкновенно комфортно! Он излучал совершенно замечательные флюиды. От Юрия Николаевича никогда ничего отрицательного не было. Это была всегда очень положительная, очень светлая энергия.
Ю.Н.Рерих на приеме в Институте Востоковедения. Москва. 1959г.
Он всегда был очень элегантен, всегда подтянут, какая-то необыкновенная аккуратность во всём, необычайная собранность и то, что мы называем «комильфо». На приёмах всё время шло общение, и везде Юрий Николаевич был главным действующим лицом, потому что он был всем нужен. Всё время он что-то решал, был занят то с иностранными послами, то с научными кругами.
В нём никогда не было суеты, он никогда никуда не спешил — это удивительное качество. У него было прекрасное, я бы сказала гармоничное общение с пространством. Он так его чувствовал, вписывался и передвигался как-то очень-очень быстро, незаметно для всех, мгновенно — то он в одной комнате разговаривал, потом переходил в другую, а потом подходил к нам и говорил: «Вы не уходите без меня. Я вас подвезу на своей машине». И ни разу не позволил нам уйти на своих ногах. Он подвозил нас к метро «Маяковская», оттуда нам по прямой линии на «Сокол», а ему это было совсем не по дороге, он потом делал большой крюк, чтобы выехать на Ленинский проспект.
Вы знаете, что меня поражало? Как вёл машину Юрий Николаевич. Его машина так же плавно передвигалась в пространстве. У других бывают какие-то рывки, скрежет, лихачество, кто-то что-то нарушает. У Юрия Николаевича никаких проблем не было. Он был так талантлив, что даже машину вёл настолько идеально, что мы не чувствовали. Мы садились, машина трогалась, мягко подъезжала, мы высаживались у метро. Поразительная гармония во всём, умение делать всё замечательно и талантливо — это, конечно, присуще только выдающимся людям.
. 
И, кроме того, Юрий Николаевич был ещё и учёным с мировым именем, и это сочеталось с такой необыкновенной простотой, внимательностью в жизни. Он никогда не делал различия, будь то академик или уборщица в Институте востоковедения — он так же приветливо улыбался, так же раскланивался. Это присуще людям очень тонким, с очень высокой культурой. Такие люди, конечно, являются украшением нашего общества.
А что он делал в науке! У него был такой насыщенный день, что я даже не представляю, когда он спал. Он приезжал на работу, у него начинались занятия по языкам. После занятий у него был сектор, он решал все вопросы: научные, плановые. Потом его всё время приглашали на какие-то заседания. При этом он готовил книги, публикации, статьи, сборники — всё время шла работа. Приезжал домой, там опять были встречи, каждый решал свои вопросы, он принимал. Нагрузка просто поразительная, день был насыщен до предела. Ещё эти приёмы, посольства, дипломаты. Он ездил в Бурятию, общался с бурятскими учёными, приезжали монгольские учёные. Это просто поразительно, как Юрий Николаевич всё успевал делать.
К Юрию Николаевичу приезжала вдова Андрея Ивановича Вострикова — блестящего учёного, ученика академика Ф.И. Щербатского, в 32 года он был уже профессором, прекрасно знал санскрит, тибетский, монгольский. И он готовил рукопись книги «Тибетская историческая литература». В 1937 году он погиб, а эту рукопись сохранила его вдова. И когда она узнала, что Юрий Николаевич в Москве, она приехала и вручила ему рукопись лично.
Юрий Николаевич, ознакомившись с рукописью А.И. Вострикова, понял, что это архиважный труд — первая научная монография по тибетской исторической литературе, и он сделал всё, чтобы её подготовить к изданию, был её ответственным редактором, и она была издана. Эта книга вышла в восстановленной серии «Библиотека Буддика», которая прервалась с уходом наших выдающихся академиков. Потом книга профессора Вострикова была переведена на английский язык в Индии, она стала настольной книгой всех тибетологов мира, и в этом огромная заслуга Ю.Н. Рериха.
Поскольку Юрий Николаевич был лингвистом и прекрасно знал все диалекты тибетского языка, то он в этой серии издал книгу очерков о языках мира, которая была запущена в Институте востоковедения в отделе языков. Эта монография называется «Тибетский язык». Он там изложил грамматику тибетского языка. У него был свой, особый подход к тибетскому языку, в конце были тексты, был словарь. И когда читаешь переводы Юрия Николаевича на русский язык, конечно, очень сожалеешь, что так мало было переведено им. Поражал его литературный талант, его поэтический дар. Уже после его ухода я познакомилась с его докладом «Сказание о Раме» на русском языке — это совершенный блеск. Такой русский язык — это образец, язык настолько чистый, поэзия во всём, знание материала, знание тибетской поэзии, фольклора. Подпадаешь под мощное воздействие того, что писал Юрий Николаевич на русском языке, и получаешь необыкновенное удовольствие от прекрасного литературного русского языка. Для нас это просто огромный дар.
Юрий Николаевич Рерих на конгрессе монголоведов. Улан-Батор.1959г.
Потом эта трагическая история с изданием «Дхаммапады» Владимира Николаевича Топорова. Это тоже «Библиотека Буддика». И он успел её опубликовать, использовал все свои связи. Он действительно ценил, когда молодой учёный создаёт совершенно блестящий научный труд. Он делал абсолютно всё, чтобы книги выходили, чтобы можно было знакомиться, читать авторов нашей отечественной востоковедческой науки.
У него не выдержало сердце всех этих перегрузок: смена климата, смена образа жизни, все эти переживания, стрессы. Помимо всех неприятностей с изданием «Дхаммапады» у него была большая неприятность с изданием его рукописи «Тибетско-английского словаря с санскритскими параллелями». Он написал его в 25 – 27 лет, это было в 1935 году. Он подготовил рукопись, и его голубой мечтой было издать этот словарь. Была создана группа, которая помогала расписывать на карточки; рукопись состояла из более 5000 страниц — я помогала в этой работе, поэтому прекрасно знаю почерк Юрия Николаевича, такой стремительный, летящий. Он всё делал красиво.
Когда Юрий Николаевич начал работу по подготовке своей рукописи, он заключил договор с издательством национальных словарей, чтобы издать этот словарь. Причём, так как у него не было русского эквивалента перевода, Юрий Николаевич планировал со своей группой сделать словарь и с русским переводом, он мечтал издать четырёхъязычный словарь. Договор был заключён, его попросили подготовить макет, он его подготовил и представил комиссии. Комиссия состояла из специалистов нашего института, которые делали словари-лексикографы. И они, ознакомившись с макетом, сказали, что он не годится, так как это не словарь, а словник, и его абсолютно невозможно опубликовать. На этом заседании присутствовал мой муж Юрий Михайлович Парфионович, он-то мне и рассказал об этом. Договор с издательством национальных словарей, конечно, был расторгнут.
Я этот макет сохранила. Святослав Николаевич передал рукопись лично в руки моему мужу, и мы с мужем довели это дело до конца, сделали этот словарь, который был признан лучшим. Тибетологи им пользуются, переводят тексты, ведь буддийские тексты достаточно сложны, и все говорят: какой хороший словарь! Все называют его «Словарь Рериха». К Тибету интерес огромен. Но когда начинаешь изучать язык, то изучение начинается с учебника и словаря. И этот словарь Юрия Николаевича Рериха разошёлся по подписке — 6200 экземпляров. Он получил широкое признание за рубежом. Мне кажется, мы выполнили свою миссию.
Юрий Николаевич прожил после возвращения всего два с половиной года — это, конечно, необычайно малый срок. Я понимаю сейчас, как нам не хватает такого специалиста, чтобы просто задать ему вопрос. Когда какие-то сложности, ты всё время думаешь, думаешь... А вот был бы Юрий Николаевич, задал бы ему вопрос, он ответил бы, и никаких проблем. Это огромная утрата, которую осознаёшь, когда сам становишься тибетологом.
Надо полагать, что отношение к нему в институте было достаточно неоднозначным: с одной стороны, любовь студентов, с которыми он занимался, а с другой — упоминают о каком-то собрании, где ему предъявлялись обвинения в буржуазности и так далее. Это всё было?
Конечно. Всё дело в том, в какое время мы жили: у нас всё время искали врага — либо в обществе, либо среди врачей, либо в науке.
И даже колоссальные знания не защитили его от таких нападок?
Ведь это было связано с тем, что он попал в общество, которое было присуще нашему государству, и тем не менее он пытался это понять, потому что любил Россию. Рерихи не по своей воле оказались вне России, и всю жизнь у них было стремление вернуться на Родину. Юрий Николаевич получил блестящее образование в Великобритании, во Франции и в Америке, но любовь к России он и остальные члены семьи пронесли через всю свою жизнь. Юрий Николаевич выполнил заветы отца. Они все так много сделали для российской науки, для российской культуры, что, конечно, можно констатировать, что Рерихи являются культурным и научным достоянием России.
Юрий Николаевич был очень ранимым человеком, он не понимал, почему на него кричали. Он ведь тоже был администратором, заведовал сектором, и по всем делам нужно было приходить и решать вопросы с заместителем директора. Если у начальника плохое настроение — подвернётся кто-то под руку, он и накричит. Другое дело, что мы в этой системе живём и не обращаем на это внимания, а Юрий Николаевич был человеком совсем другой закалки, другого воспитания, он считал, что если он пришёл по своим делам к заместителю директора, а тот вдруг на него накричал, то Юрий Николаевич делает вывод, что он не соответствует занимаемой должности и должен уйти в отставку.
У него были хорошие отношения с моим папой. Юрий Николаевич его спрашивал: то-то случилось, и я немедленно должен уволиться? Папа говорил: «Юрий Николаевич, ни в коем случае никакого рапорта подавать не нужно». А он говорил: «Ну как же так? Это же шеф». Папа объяснял: «Не надо обращать на это внимания и ничего не надо писать. У него плохое настроение, может быть неприятности дома или вышестоящий начальник на него накричал, а вы пришли к нему и просто подвернулись под руку, он и вылил на вас своё плохое настроение. И не надо принимать это серьёзно. Нужно просто забыть и продолжать жить». Юрий Николаевич никак не мог этого понять, он не мог привыкнуть, что наши начальники кричат, когда хотят, и наши люди на это не обращают внимания.
Юрий Николаевич никогда не повышал голос, у него не было срывов. Это такое воспитание, такая культура — он просто никогда не мог ни повысить голос, ни сорваться, было идеальное поведение во всём. Конечно, он выделялся на нашем фоне, что приносило огромную радость тем, кто с ним общался. И сочетание красоты внешней и внутренней. Помните у Чехова, что в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Вот это всё было в Юрии Николаевиче и Святославе Николаевиче. Одно дело мы читаем, а тут мы видим Юрия Николаевича, который действительно в себе всё совместил. Красота внешняя, красота внутренняя, элегантность, поведение, необычайная скромность, такое мощное обаяние, мягкая, светлая улыбка — это действительно то, что бывает у буддийских святых.
Ю.Н.Рерих в Подмосковье. 1959г.
Его безупречная учёность поразительна, ведь Юрий Николаевич с 12 лет стал изучать языки и Восток: монгольский, тюркский, санскрит, пали, китайский, он знал 30 языков. Полиглоты — это особые люди, с особым сознанием, с особым складом ума. Они живут, опережая время своими знаниями, своими работами. И то, что Юрий Николаевич перевёл в 1949 году «Голубые анналы» — историю Тибета начиная с древности по XV век включительно, написанную тибетским учёным-историком Гой-лоцава Шоннупэлом, — это такой огромный вклад в научную тибетологию!
Юрий Николаевич — выдающийся тибетолог, он вошёл в пятёрку выдающихся тибетологов мира, он стоит рядом с Джузеппе Туччи. Мы должны гордиться, что наши российские учёные оказались в числе самых выдающихся учёных мира. Это факт. То, что сделано Юрием Николаевичем Рерихом, — это такие мощные пласты, которые никто никогда не мог поднять и не может.
Тема Калачакры. Образованные тибетцы, наши индологи и все тибетологи всегда предупреждают: прикасаться к этой теме очень опасно. И не просто опасно, а смертельно опасно. Тибетцы сделали очень много, они эти священные тексты открыли зарубежному читателю. Тибетская Тантра — это самое сложное, из них самая сильная и могущественная — Калачакра-тантра. И Юрий Николаевич написал совершенно блестящую статью «К изучению Калачакры». Интерес к Калачакре высок не только на Западе. Верховный лидер Тибета Далай-лама XIV проводил массовые посвящения в Калачакру в Северной Америке, потом в Монголии, потом в Индии. Тибетская цивилизация очень востребована в настоящее время. И Юрий Николаевич Рерих это предвидел и был первым, он не остался в XX веке, а сразу шагнул в третье тысячелетие. Он ушёл из жизни в 1960 году, сейчас уже третье тысячелетие, а всё, что сделал Юрий Николаевич, актуально и востребовано.
Н.К.Рерих. Звезда героя. 1933г. Нью-Йорк. Музей Рериха. США.
Ю.Н. Рерих — основоположник научного подхода к восточным цивилизациям. И лично для меня он так и остался учителем, он для меня не ушёл, потому что человек не может уйти, его труды остаются. У него были связи с всемирно известными учёными, ему дарили книги с автографами блестящие востоковеды и тибетологи, китаисты: это и Жак Бако, и Поль Пеллио; многие присылали свои переводы и книги. Юрий Николаевич их не просто читал, он по ходу отмечал ошибки, то, что неточно переведено. Очень интересно проследить, как мыслил Юрий Николаевич, как он правил, — это какое-то вхождение в тот мир, с которым сталкиваешься, когда непосредственно занимаешься переводами, трудами, книгами по Тибету.
Все Рерихи пронесли свою любовь к России от начала и до конца жизни. Они сделали так много для культуры в планетарном масштабе, для науки, для искусства — это общечеловеческий вклад в культуру.
III. Ю.Н.Рерих жил миром духа.
Леопольд Романович ЦЕСЮЛЕВИЧ
Леопольд Романович Цесюлевич (1937 – 2017) — заслуженный художник России, педагог, рериховед — был одним из тех немногих людей, кто встречался с Юрием Николаевичем Рерихом в Москве в конце 1950-х годов. Леопольд Романович всегда щедро делился воспоминаниями о Юрии Николаевиче, стремясь как можно полнее передать светлый облик великого учёного и великого человека.
Сотрудники Сибирского Рериховского Общества неоднократно бывали у художника в Барнауле, задавали ему вопросы, проводили видеозаписи бесед. Одна из таких встреч состоялась 30 лет назад, в 1992 году, накануне первой в Сибири конференции, посвящённой Ю.Н. Рериху и приуроченной к его 90-летию. Предлагаем вниманию читателей текст этой беседы.
Леопольд Романович Цесюлевич и Гунта Рихардовна Рудзите
Леопольд Романович, расскажите, пожалуйста, о Ваших встречах с Юрием Николаевичем Рерихом.
Встреч было не много, но впечатлений очень много, а размышлений ещё больше. Если мы хотим понять облик Юрия Николаевича Рериха, то должны знать, что это не так просто сделать. Это не просто знание каких-то фактов биографии, каких-то моментов его жизни, деятельности, выступлений. Мы сами должны как бы подняться сознанием до того уровня, на котором жил он. Это можно сравнить с альпинизмом. Например, мы можем читать о горных вершинах массу книг, можем слушать, как другие рассказывают об этом. Но если мы сами не дышали горным воздухом, не стояли на вершине, не видели перед собой этой прелести, мы не сможем это понять в полной мере. Вот так Юрий Николаевич жил миром Духа. Он осуществил то, о чём говорил его отец, Николай Константинович: «Идти под знаменем духа», — он этим дышал.
Встреча с ним, контакт с ним были счастьем, это было нечто удивительное, незабываемое, но как это объяснить, как это понять... Надо самому подняться до того уровня, когда человек внутри счастлив, счастлив оттого, что он живёт не на уровне интеллекта, или эмоций, или каких-то методологических знаний, систем, в которых можно запутаться и потеряться, а когда он — перед единым, цельным, вечным и прекрасным. Контакт с ним был незабываем и прекрасен. Я могу сказать, что более прекрасного человека на Земле я не встретил.
Что я могу рассказать конкретно о встречах с ним? Встреча состоялась в 1957 году, когда Юрий Николаевич только что приехал в Советский Союз. Известно, что он добивался визы, и после первой поездки Н.С. Хрущёва в Индию он, наконец, осуществил свою мечту вернуться. Мы с Илзе Рихардовной [Рудзите] были в Москве, потом приехали Гунта Рихардовна и Рихард Яковлевич Рудзитис, который раньше не видел Юрия Николаевича, но переписывался с ним. И вот Гунта Рихардовна, Рихард Яковлевич и я пришли к Юрию Николаевичу.
Юрий Николаевич Рерих. Москва.1957-1960гг.
Мы теперь много рассуждаем о духовном взгляде, о восточном взгляде... И вот — самая первая встреча в квартире на Ленинских горах. Мы заходим, впускает нас женщина, нам пока незнакомая. И вдруг я чувствую, что меня кто-то видит, притом видит полностью, насквозь, всё, что со мной было, всё, что будет, и какой я есть на самом деле. Надо сказать, чувство не очень приятное. Я всполошился, посмотрел и совсем не понял, кто на меня смотрит. Я только видел человека небольшого роста, видел глаза, и глаза, которые всё во мне видели. Но это был только миг, мгновение, кратчайшее мгновение. Тут же взгляд изменился, он подошёл, мы поздоровались, познакомились. И только тогда я понял, что это действительно был Юрий Николаевич. А по своей наивности я почему-то представлял, что великий человек должен быть великого роста.
И если мы говорим о земном Учителе, то мне кажется, что земным Учителем может быть только тот, кто видит всё прошлое и всё будущее человека, который к нему подходит. Конечно, Юрий Николаевич обладал этим, но эти свойства совершенно не были заметны постороннему глазу, то есть можно было этого взгляда и не заметить, а потом встреча проходила как обычно, как интеллектуальная, светская встреча: разговоры, беседы.
Юрий Николаевич усиленно советовал мне поехать на Алтай. Для меня что Алтай, что Саяны, что Урал — всё это было одно и то же. Я жил в Риге, учился в Академии художеств. Он поинтересовался, где я учусь. Я ответил. Он сказал: «Вот окончите и поезжайте на Алтай». Я улыбнулся, может быть, несколько скептически. Он сидел за столом, пил чай. И повторил: «Нет, нет, я Вам серьёзно советую — при случае не откажитесь поехать». Это буквально его слова. Вот то, что вмещает и свободу выбора, и всё-таки указ: «При случае не откажитесь поехать».
Юрий Николаевич сам хотел там жить, интересовался Академгородком и сказал, что если бы там была кафедра востоковедения, он обязательно приехал бы сюда. Тогда, в конце 1950-х годов, намечалось построить научный городок между Барнаулом и Бийском, но это не состоялось. Он очень хотел жить именно на Алтае. Много рассказывал о том, как они там были, как с крестьянами общались. К сожалению, эти плёнки, на которые он снимал на Алтае, пропали во время наводнения в Монголии, не сохранились ни фотографии, ни киноплёнки.
Н.К. Рерих, Ю.Н.Рерих и один из сыновей Вахромея Атаманова. Алтай 1926г.
Юрий Николаевич был человеком, который вмещал в себе как бы все грани отношения к жизни. Разговаривая с ним, ты никогда не испытывал чувства, что перед тобой человек великих знаний, который был там, где никто не был, прошёл такими тропами, где только можно мечтать пройти. Совершенно не было чувства, что ты студент, молодой человек, малосведущий, а вот человек, который стоит на сто голов выше тебя. Нет. Это был очень близкий человек.
Когда касались других вопросов, например, какие сейчас работают Ашрамы, какие есть серьёзные проблемы духовного плана, он говорил скороговоркой, и интересно, что потом, когда мы с Гунтой Рихардовной сверяли то, что мы запомнили и записали, оказывалось, что один уловил что-то одно, другой - другое... Это метод восточный, когда говорится без подчёркивания, и если сознание готово, оно воспринимает, если не готово — не воспринимает.
Юрий Николаевич нам говорил, что надо стараться рассматривать предмет, проблему, явление жизни. по возможности. с разных точек зрения, тогда мы больше приближаемся к Истине, — с научной точки зрения, и национальной, и исторической, социологической, психологической.
И всё-таки сам он был выше этих точек зрения. Он был человеком, который не только обладал синтезом интеллектуального плана — как мыслитель, как эрудит, как полиглот, но совершенно свободно жил в этой стихии высокого разума, когда разум находится на уровне духовности.
И мне кажется, что Юрия Николаевича как учёного надо рассматривать с тем подходом к науке, какой был во времена Ренессанса, — например, у Джордано Бруно, у Галилея, позже у наших российских учёных, у Ломоносова. Если мы послушаем оды Ломоносова, мы можем почувствовать, что для него наука была светлым познанием материи. Но, познавая материю, её прекрасные законы и физический мир, который основывается на них, он был за то, чтобы познавать точные законы, чтобы не было никакого обречённого пути в науке, никакого форсирования знаний, никаких кратких курсов. Знания должны быть совершенно точные, фундаментальные, определённые, основанные на опыте, на знании, причём на первоисточниках. Через точные знания и точность познавания реальности материи, какая она есть, он подходит к этапу восторга перед Божественностью и вечной Беспредельностью мироздания.
Юрий Николаевич не был кабинетным учёным, который пользуется трудами других и только пожинает плоды и, как это часто у нас бывает, звания. Как мы знаем, когда он приехал в Союз, ему предложили присвоить степень доктора без защиты кандидатской и докторской диссертации, потому что того, что он сделал, было уже вполне достаточно. Но не в этих званиях дело. Дело в том, что таких учёных действительно мало...
Работал он много, совершенно не признавая никакой спешки, никакой халтуры. Если ему давали книгу или рукопись на рецензию, то он всё читал, как положено, от начала до конца. Читал быстро и очень основательно работал, не жалея себя, не жалея здоровья, времени; он делал всё на высшем уровне.
Юрий Николаевич Рерих в Калимпонге. Индия. 1950-е годы
Так же он работал и в Институте востоковедения. Он никогда не торопился сделать быстрее. Для него главное — не количество, а качество, самое высшее качество. У него на столе, когда он ушёл из жизни, остались рукописи, которые он просматривал. Как мы знаем, «Дхаммападу» он успел просмотреть, она вышла под его редакцией, одна из лучших книг в этой серии.
Юрий Николаевич был очень чутким, и эта чуткость, на мой взгляд, стоит выше таких способностей, как телепатия, передача и восприятие мыслей. Все эти способности, которые, несомненно, были, не выставлялись напоказ, но были направлены на то, чтобы помочь тем людям, которые с ним находились рядом.
Он был чужд той мысли, чтобы проповедовать идеи Живой Этики, Теософии, зачитывать доклады, распространять эти идеи широко в массы. Он считал, что важнее помочь духовно человеку, который с тобой рядом, с которым ты живёшь. Ты, рядом находящийся, должен в себе самом открыть духовное начало, чтобы помочь ближнему и стать духовно счастливым. На это были направлены и те его свойства, о которых я уже сказал.
Помню такой случай. Я был студентом второго курса Академии художеств, не привык много общаться в светском обществе. Сижу, заложив ноги за ножки стула; потом опомнился, что так сидеть неприлично, глянул, как же сидит Юрий Николаевич, а он уже успел свои ноги поставить так же, как у меня. Хотя ничего не говорил. Понимаете, он поймал мысль, что человек чувствует себя неудобно. Этого он не мог допустить, чтобы человек чувствовал себя в его присутствии неудобно, ущемлённо. Нет, он должен чувствовать себя равным.
Прежде чем человек подымется нравственно, он должен верить в себя, он должен быть свободным. Юрий Николаевич был свободным человеком. Над ним не довлело ничего: ни учение, ни теория, потому что для него учение было как плот, чтобы пересечь поток, а потом этот плот можно оставить и идти дальше.
Взгляд его глаз был изумительный. Посмотрит, а глаза улыбаются, красивые тёмно-карие глаза с поволокой, тёмные ресницы, красивые брови, белый лоб. Глядя на него, можно было представить его мать Елену Ивановну. И как он глянет на тебя, то глянет одновременно с очень красивой, поощряющей улыбкой, — эта улыбка неподражаема. Эта улыбка оттого, что человек на самом деле живёт в мире, где полное спокойствие, уверенность в будущем, где нет мелочёвки, нет наших передряг, наших проблем, в которых мы иногда тонем, а здесь именно Красота, Любовь, Истина. Надо сказать, что действительно контакт с ним поднимал человека. Можно много об этом говорить.
Юрий Николаевич и Святослав Николаевич Рерихи. Москва.1960г.
Леопольд Романович, к Юрию Николаевичу приезжало много людей, спрашивали, как работать, как заниматься Учением. Какие советы он давал им на этом пути?
Приезжало, кстати, не очень много. Задавал вопросы Рихард Яковлевич Рудзитис. Конкретный вопрос о духовном совершенствовании задавала Бируте Валушите из Литвы, из Каунаса. Что же он отвечал? Очень часто он отвечал так, как принято отвечать на Востоке — улыбкой, своим личным воздействием. Мы знаем, например, что Елена Ивановна своего двоюродного брата Митусова просто однажды обняла, и после этого он почувствовал, что духовно загорелся.
Духовный путь у каждого человека совершенно индивидуален. Юрий Николаевич об этом не говорил, но его облик об этом говорил; то есть если мы поворачиваемся к правильному пути, выбор можно сделать в одно мгновенье. В одно мгновенье человек обращается к духовному пути. Идти по нему, может быть, придётся очень долго, но выбор — в один момент. И в этот момент происходит зажжение духа. Это может быть встреча с духовным учителем; это счастье, если такое произошло, потому что от одного светильника можно зажечь массу светильников. Это происходит иногда без слов, просто ты в его присутствии был, ты почувствовал...
Например, такой случай был с Зинаидой Григорьевной Фосдик. В Нью-Йорке открывалась первая выставка Николая Рериха. Там были Елена Ивановна и Николай Константинович. Она посмотрела на них и увидела: какие прекрасные люди! И сразу к ним потянулась. Она была пианистка, вообще ничего общего не имела с философскими исканиями, и вдруг она загорелась, и этой встречи было достаточно. Понимаете, возжжение духа! Но это происходит с каждым человеком совершенно по-своему.
Духовное руководство идёт индивидуально, не повторяясь. Руководить может только духовный человек, или духовный учитель. И когда шла речь о самосовершенствовании, Юрий Николаевич, конечно, давал определённые советы. Их записала Бируте Валушите. Эти советы содержали как бы подготовительный этап. Если мы каждое утро, каждое мгновенье вспоминаем какую-то истину, за которую мы должны держаться, то мы строим как бы колонну, а хаос, который всё сносит, образует неконкретные, волнообразные формы, но колонны должны стоять, укрепляться.
И второе, что он советовал, что тоже подчёркивалось, — оставлять каждый день время для молчания духа. Но какое это должно быть молчание? Это не просто так называемая внешняя медитация, когда человек скорее попадает под астральные или какие-то другие влияния.
Надо иметь то мужество, которое было у Рерихов. Ведь если подумать: Николай Рерих — всемирно известный гениальный художник, которому ничего не стоило жить в любой столице, писать свои прекрасные картины, жить совершенно обеспеченно, но ведь они всё бросили и ушли на тропы, где их арестовывали, в них стреляли. Стреляли в Юрия Николаевича. Он сам рассказывал, как в Монголии сидел в палатке за столом при свечах и работал, и вдруг у него появляется мысль: «Наклони голову». А он человек очень чётко мыслящий, он никогда не поддаётся эмоциональным воздействиям, импульсам, он всё подвергает сознательной проверке. И снова мысль: «Нагни голову». А потом его как бы с силой толкнули к столу, и в это время прозвучал выстрел, и пуля пролетела сквозь палатку. Он быстро потушил свечу, но больше ничего не было. Вышли смотреть, искать, кто стрелял, но никого не нашли. Мысленное воздействие его охранило.
Участники экспедиции 1934-1935гг.в Монголии. Сидят справа налево Ю.Н. и Н.К.Рерихи.
Рерихи двинулись по этому пути; понимаете, что это значит? Что для них ни собственная жизнь ничего не значила, ни авторитет, ни общественное мнение. Многие считали Николая Константиновича коммунистом, другие, в нашей стране, считали его шпионом империализма. Но Рерихам важно было стоять перед Вечностью, перед Истиной, а то, как о них будут думать в мире, осудят ли их самые лучшие друзья или нет, им было не важно.
Нужно особенное бесстрашие — загореться духом. Должно исчезнуть всё, что касается личности. Юрий Николаевич этому не учил на словах, но сама биография и сам облик его говорили об этом. Ведь он знал — ему Елена Ивановна сказала, и он знал из других источников — что возвращается в Россию на три года, не больше; что он уйдёт из этой жизни. Но он совершенно не торопился. Он имел силу улыбаться, смотреть с прекрасной улыбкой в глазах, спокойно работать над книгами, над трудами, без суеты. Это и есть восточный метод, ведь, по сути, не слова учат.
А мы всё хотим облегчить — всё облечь в слова, в формулы, заучить и делать, но у нас не получается, дух не загорается. А загорается дух от удара. Когда камень о камень ударит, вылетает искра. Так вот, древние библейские отшельники даже камнем били себя в грудь, то есть пытались разжечь в себе то, что стоит выше личного.
И вся жизнь Юрия Николаевича — в этом горении. Вдумайтесь, какая жертва. Приехал он сюда, в эти жуткие климатические условия, в этот смог московский, в эти заседания. Он, кстати, жаловался, что академики курят на заседаниях, что ему трудно выдержать. Он же болел, у него малокровие появилось. И в конце концов он умер, и есть разные гипотезы, отчего он умер. Может, в жертву принёс себя. В жертву кому? Нам.
На последних встречах с Рихардом Яковлевичем у него проскальзывала мысль, что задание выполнено. Какое задание? Вернуть имя отца России, провести выставку, издать хотя бы часть трудов отца и дать представление современной молодёжи, что есть духовность, что есть духовный человек, — ведь для этого нужно громадное знание и полный набор всех этических свойств: бесстрашие, радость, доверие и, кроме этого, то неуловимое, о чём он не говорил, но его облик этому учил: бесстрашие встать перед собственным духом, перед Мирозданием, зажечься духом. Это и есть, как я понимаю, путь Живой Этики. Надо действительно жить духом, не говорить и не докладывать о духе и не пытаться вывести формулу духа, потому что не получится, потому что там, где начинается дух, начинается Беспредельность, Вечность, Беспредельность микромира, и там теряются наши три измерения.
Тогда время было не очень спокойное, некоторые ещё сидели в лагерях за имя Рериха. Он говорил так: «Собираться [большими группами] не надо, встречаться надо. Единение очень нужно». Это буквально его слова. Он считал, как и его мать Елена Ивановна, что духовное строительство происходит с глазу на глаз, в духовной беседе.
Леопольд Романович, сейчас некоторые лекторы, проповедники говорят, что Живая Этика уже устарела, что появляются новые учения. Что говорил Юрий Николаевич об Учении Живой Этики?
Юрий Николаевич говорил совершенно недвусмысленно, что Агни Йога дана для будущих столетий, по меньшей мере, для нескольких будущих столетий. Нового послания для человечества, нового учения не будет. Человечество обязано воплотить в жизнь, каждый сам в себе, то, что уже дано. И дано несравненно больше, ведь ещё много неопубликованного.
Разные попытки новых учений или новых толкований, комментариев, продолжений — это, может быть, и неплохо, может, это кому-то помогает, но это не Живая Этика, это не послание Махатм. Это Юрий Николаевич сказал совершенно ясно. Дано столько, что дай Бог, чтобы человечество в несколько столетий могло это усвоить. Ведь впервые слова Учителя записаны открытым текстом, записаны на русском языке, на котором мы читаем; так не было никогда, потому что учение Христа, учение Будды, учение Сократа записывали ученики. Так что все подобные рассуждения являются умалением и ничего общего с истиной не имеют, это Юрий Николаевич подчёркивал совершенно твёрдо.
Мы говорили, что Юрий Николаевич обладал удивительной чуткостью к человеку, но я наблюдал, как он может быть твёрдым, твёрже любого. И так же твёрдо он сказал: «Никаких новых учений! Слишком много дано человечеству, и пока всё это не будет осуществлено, нового не появится».
Портрет Юрия Николаевича Рериха. Автор Цесюлевич Л.Р.
Барнаул, июль 1992 г.
Источник : Журнал «Восход» СибРО №8/280 август 2017г. / sibro.ru /
Примечания:
* Николай Дмитриевич Зелинский (1861-1953)– известный российский и советский химик-органик, Академик АН СССР, Герой Социалистического Труда, создатель научной школы органического синтеза и нефтехимии, изобретатель противогаза.
** сестры Людмила Михайловна и Ираида Михайловна Богдановы.
.*** Сандже Данцикович Дылыков (1912 – 1999) — монголовед, доктор исторических наук.
Март 2025г. Составитель Татьяна Радея.